Монстр - Лена Обухова

Я считала, что нельзя оставлять Лину и дальше так лежать, что нужно вызвать КГП хотя бы анонимно, но Маркус убедил меня, что чем позже в Корпусе Либертад узнают о ее гибели, тем больше будет времени у нас.

– Лины здесь больше нет, Нелл, – сказал он. – Для нее уже не сделать ни лучше, ни хуже. Это всего лишь тело.

Моя разумная половина согласилась с ним.

Возвращение домой прошло как в тумане. Нет, я не теряла сознание и не рыдала, забыв обо всем. Может быть, порой совершала лишние движения, но в целом вела себя спокойно. Даже по пожарной лестнице поднялась без колебаний и проблем. Просто я почти ничего не замечала вокруг. И ничего не чувствовала.

Оказавшись снова в своей гостиной, я первым делом погасила оставленный нами свет и выключила телевизор. И то, и другое слишком раздражало. Когда вокруг стало тихо и темно, я оглянулась по сторонам, но Маркуса рядом не увидела. Он уже ушел то ли в другую комнату, то ли в кухню. Наверное, следовало пойти за ним, чтобы поговорить о том, что все это значит и что нам делать дальше, но я смогла лишь обессиленно сесть на пол, прислонившись спиной к дивану. Не знаю, почему я не села на сам диван.

Из коридора в гостиную падал свет, отражался от темной поверхности телевизора, и благодаря ему я видела и собственное отражение. Оно приковывало взгляд, заставляя думать о девушке, во всем так похожей на меня.

– Где у тебя планшет? – внезапно спросил появившийся на пороге Маркус. – Нужно посмотреть записи.

Голова отказывалась работать. Мне потребовалось время, чтобы понять, о чем он спрашивает, а потом – чтобы вспомнить, где же этот проклятый планшет.

– Думаю, он в сумке, которую я бросила в прихожей, когда вернулась с работы.

Боковым зрением я видела, как Маркус кивнул и исчез. Стало обидно. Его прототип, как бы ни был занят, всегда находил несколько минут поговорить с нами. Успокоить. Ободрить. Или вразумить. На работе мы часто сталкивались с драматическими ситуациями, порой было трудно не принимать их близко к сердцу. В сложных случаях в нашу группу входили психологи, которые работали и с потерпевшими, и с нами, если это требовалось, но когда их не было, в какой-то степени эту роль брал на себя наш старший следователь. И мне ни разу не удалось понять, что в эти моменты чувствует он сам.

Новый Маркус, кажется, был слишком увлечен нашим «расследованием», чтобы потратить две минуты на утешение. Умом я понимала, что ему сейчас, возможно, во сто крат тяжелее, чем мне. Ведь он узнал о гибели женщины, с которой был близок и к которой, чтобы он там ни говорил, испытывал какие-то чувства. И к тому же узнал, что его ребенок все-таки родился, но теперь куда-то пропал. И если его забрал тот, кто убил Лину и кто пытался похитить его самого, то ребенок этот в большой опасности.

Но мне больше не хотелось слушать разум. Мне было больно, страшно, горько и стыдно. И как результат – очень себя жалко. Поэтому я обхватила руками колени, уткнулась в них лицом и заплакала.

Как он подошел ко мне, я снова не услышала. Осознала это, только когда Маркус коснулся рукой моей спины, скользнул по ней ладонью, утешая, и тихо позвал:

– Нелл, вот возьми, попей.

Я выпрямилась, судорожно всхлипывая и размазывая по щекам слезы. Он сунул мне в руки стакан, и в темноте я не разглядела, что в нем налито. Только сделав большой глоток и почувствовав терпкий вкус, задохнулась и закашлялась от неожиданности.

– Ты бы его еще в чашку налил, – просипела я, хотя вообще-то вино было не таким уж крепким. Просто голос и так не слушался.

– Извини, я не знаю, где у тебя стоят правильные бокалы для красного вина, – в своей обычной манере фыркнул Маркус. – Тебе бы сейчас чего покрепче, но никакого другого алкоголя я не нашел.

– Я его не люблю, – всхлипнула я. – Я и вино-то покупаю раз в сто лет по праздникам.

Однако вопреки своим словам я тут же снова сделала большой глоток. И не один. Как ни странно, дышать сразу стало легче, хотя не могу сказать, что мне стало лучше. Я посмотрела на опустевший наполовину стакан и покачала головой.

– Это я виновата. Почему я не подумала о ней раньше? Нельзя было вообще допускать, чтобы она осталась сама по себе.

– Ты слишком строга к себе, – возразил Маркус. – Не думай, что могла что-то решать. Корпус порой дает иллюзию, но не сам выбор. Поверь мне. Начни ты спорить и сопротивляться, сделала бы только хуже себе. А возможно, и ей.

Я удивленно посмотрела на него. Его спокойный голос снова звучал точно так же, как прежде. Как у того, другого. И взгляд был прежним. Как будто все эти месяцы настоящий Маркус просто притворялся кем-то другим, а сейчас раскрыл себя.

– Иногда ты так похож на него, – вырвалось у меня.

Я тут же прикусила язык, понимая, что сейчас он взбесится, но этого к моему удивлению не произошло. Маркус только горько усмехнулся, на мгновение отвел взгляд, как будто думая о чем-то своем или просто вспоминая что-то. Потом снова посмотрел на меня.

– Иногда ты тоже на нее очень похожа. А иногда вы словно два разных человека.

Я удивленно приподняла брови, только сейчас понимая, что все это время его мучил такой же диссонанс, как и меня. Такие же противоречивые чувства. Как он напоминал мне Маркуса, так и я напоминала ему Лину. Им запретили видеться, и, возможно, отчасти он искал ее во мне, потому что так долго в его мире не было никого, кроме нее. Не знаю, можно ли назвать это любовью, но такая связь может быть куда прочнее.

И вот теперь остались только мы.

– Так ведь мы и есть два разных человека, – напомнила я его же утверждение. И почувствовала, как в груди что-то кольнуло. – То есть, были.

Маркус кивнул. Потом неожиданно коснулся моей головы, едва ощутимо погладил по волосам, как ребенка. Я непроизвольно закусила губу, прикрывая глаза. Темнота и тишина создавали иллюзию конца времен. Как будто мы остались одни, и больше не существуют ни Корпус, ни таинственные заказчики эксперимента, ни шпион среди друзей, который бы на них работал.

– Знаешь, она всегда справлялась с этим лучше, – заметил Маркус, скользя пальцами по моим волосам. – Может быть, потому что у нее было свое имя. Она воспринимала тебя как старшую сестру. И рассказывала о тебе так, называя «моя Нелл». Ты была ее связью с прошлым. С той жизнью, которую она помнила и которой лишилась. Наверное, еще поэтому она тогда решила остаться и дождаться Корпус. Чтобы встретиться с тобой и соединиться с тем, кем она была.

– Но я ее предала. Сначала обещала защитить и помочь, а потом отправила на аборт и оставила одну. Знаешь, почему? – Мне было стыдно говорить об этом, но я все равно заставила себя смотреть ему в глаза. – Потому что ревновала. Тебя. К ней. К вашему ребенку. Я успела подумать, что ты мой второй шанс. Даже когда узнала, кто ты на самом деле, в глубине души продолжала так думать. А она мешала мне. – С каждым словом говорить становилось все труднее, но я все равно выталкивала из себя признание, сама не зная зачем. Мне казалось, что если слова останутся внутри, то задушат меня. – Я хотела, чтобы ее не было. И ребенка не было. Поэтому согласилась уговорить ее на это. Это я монстр, Маркус. Я, а не вы.