Детство 2 - Василий Сергеевич Панфилов

— Вот! Если ему не будет в этой гойской Москве большого нехорошо, то на будущий год мы таки можем ждать его во всеоружии красивой тебя и мине с разным вкусным.

— А если таки будет? — встревожилась девочка. — Нехорошо?

— Тут уж што где, — пожала плечами Песса Израилевна, — не угадаешь. А главное знаешь што?

Она отстранила дочку от себя, развернула её и широким жестом показала на оставленные книги.

— Это по-твоему серьёзно или как? Тут одних денег на полгода жить, а он – тебе! Значит, што?

— Што?! — Фира подняла заплаканные, но сияющие нездешней надеждой глаза.

— Хочет! — подняла палец мать. — Хочет вернуться до тебе, даже если сам того пока и не понимает. Ясно? За хороший нрав и чуть-чуть хозяйственность ты ему уже показала, красота у тебя будет только лучше, и он это понимает, потому как умный мальчик. Осталось только показать по приезду, што ты серьёзно отнеслась к его подарочным книгам, и тогда он совсем никуда, если ты только сама этого не захотишь!

* * *

Провожатово нашего до самой Москвы и самую чуточку потом, велено было слушать, считать за любимово дядюшку и называть Иваном Спиридоновичем. Кратенькую историю, кто есть кто из нас, выучили наизусть, а на случай не ожидаемых, но почти што и неизбежных несостыковок, дядюшка у нас двоюродный.

Такой себе бездетный, и потому приглядывающий за нами как за надеждой рода, успешный коммивояжёр и негоциант. Видим мы ево редко, но всегда так, што с его стороны подарки, а с нашей причёсанность и примерное поведение.

Физиономия такая себе одесская, што повернуть хоть на русского, хоть на грека или жида – на раз-два. Даже без краски и таково всего.

Губу нижнюю чутка оттопырить и одеть на лицо шаббатное выражение – Мендель как есть, ну или близкая родня. Такой себе идиш из тех, што и самих раздражает.

Развернуть горделиво плечи, нацепить па пальцы пару золотых перстней и намазать волосы, так один из коммерческих соплеменников Косты. Чуть иначе намазаться и вести – армянин.

Ну а нет всему етому, так русак как есть, из любого сословия.

Всё ето было показано ещё до отъезда – два раза виделись, штоб вовсе уж дядюшку не дичиться.

Едет он в Москву по своим и атаманским делам, а мы уже так, пристёжкой. Присмотреться по дороге. Сейчас как жид выглядит, из крещёных. Такой себе персонаж, што издали видно чуть не слепому – жид. Из крещёных.

Мы с Санькой тоже получаемся – жидята немножечко. Такая себе маскировка, што в Москве раз! И нету нас, потому как переоделись просто, а Иван Спиридонович ещё и физиономию сменил.

— Приехали, господин хороший, — извозчик остановил кобылу перед входом в вокзал, — на чай бы!

Дядюшка ево проигнорировал, получив за то в спину антисемитское гадостное, но тихохонько, потому как он мужчина рослый и с тростью.

— Извольте! — бойко подлетел носильщик с тележкой, и тут же поскучнел, получив за нашими спинами какой-то знак от извозчика. Даже сдал было назад, но Иван Спиридонович уже поставил на тележку саквояж и повелительно кивнул подбородком на прочий багаж.

— Красотища! — еле слышно шепнул мне Санька, стараясь не слишком вертеть головой по сторонам. Я поначалу напыжился немножечко, изображая искушённово москвича, но вскоре и сам завертел. Вокзал же! Ето всегда ого-го! Лучшие архитекторы и всё такое, есть на что посмотреть.

Смотреть долго не пришлось, потому как мы приехали перед самым отправлением поезда – нарочно, штоб не вовсе уж светить своими физиономиями на всю Одессу. Сдали кладь в багажный вагон, и только-только успели усесться у себя в купе, как поезд тронулся.

— Здорово, — шепнул Чиж одними губами, едва закрылась дверь.

— Ага, — отвечаю ему, наминая кулаком мягкую спинку дивана и поглядывая на Ивана Спиридоновича с чутком стеснительности. Тот засмеялся негромко, и сразу стал очень свойским – вот ей-ей, настоящий дядюшка! Даже лучше настоящего.

— Ага, — повторил я, заулыбавшись в ответ. — Здорово! Ето што, на троих только?

Кивок с улыбкой и шуршание развёрнутой газеты.

Купе – шик шикарный! Диваны широченные и мягкие, кожа на них ажно ластится к тебе, такая себе выделка здоровская. Вокруг полированное красное дерево, а где нет, там бронза. И вот ей-ей! Не поделки какие, а такое, што и не бедный барин не погнушался бы выставить в своей гостиной!

Зеркало не из обычных, а… вот даже не знаю, как такое назвать! Не рамочка дорогая, а само стекло такое, што и отражение будто глубокое, важное такое. Смотришь в такое и веришь – да, важная персона!

Столик с вышитой скатертью, лампа с абажуром, занавесочка на окошке. И лесенка наверх.

Живём! И што важно – не на свои.

— Ого, да?! — наклонившись ко мне, сказал тихохонько Санька. — Жизнь-то – ого! Налаживается всё больше!

И как-то всё так началось, што и тоска отпустила, што в уголочке была, и поверилось.

Действительно ведь, налаживается!

Двадцать пятая глава

Заселились в меблированные комнаты ниже средней руки, аккурат на втором етаже. Такая себе маленькая гостиная с не слишком засаленной мебелью, да две крохотные спаленки с облупившейся краской на старых рассохшихся кроватях, поместившихся там едва-едва. Под ними горшки. Вазы ночные, значицца. И клопы. Много, несмотря на запах керосина.

— Пару дней со мной поживёте, — с нажимом сказал не снявший дорожный сюртук Иван Спиридонович, расхаживая по поскрипывающему полу, устланному ковровой дорожкой, протоптанной мало не до основания, — свои дела решу, а потом и за ваши примусь.

Я отмолчался, а Иван Спиридонович, не дожидаясь ответа, выглянул в коридор и велел подать умыться. Пожилая горнишная, не слишком и торопясь, принесла еле тёплой воды в единственном кувшине.

— Н-да, — крякнул дядюшка при виде таково сервиса, и явно хотел сказать чево-то там интересного прислуге, но глянул ещё раз на такое её лицо, не шибко помеченное интеллектом, и смолчал. Вырвал только из блокнота записочку, да написал там всякое, што заказать в трактире на вынос.

Умывался он, отфыркиваясь как морж, скупо плеская на усатое лицо и щедро разбрызгивая ето самое скупо по всей комнате. Закончив, мотнул нам головой на умывальник, вытерся, да и сел за облезлый столик перед грязноватым окном, писать что-то, поминутно сверяясь с толстой записной книжкой.

Пока умывались, принесли заказ из трактира – мальчишка такой, наших лет примерно – бойкий, но ухайдоканный с самово утра, а скорее – за пару месяцев до тово, и на пару недель вперёд. Умученный вроде, но видно, што не шибко и