Халтурщики - Том Рэкман

Бойд осмотрел гостиную: высоченные потолки в стиле рококо, истрепавшиеся восточные ковры, книжные полки, старый телефонный аппарат на стене. Как царственно смотрелся его отец, шагая по этой комнате! Бойд так и представлял себе, как Отт идет по коврам, потом поднимается по лестнице. В воображении Бойда отец постоянно был в движении. Он не мог представить отца сидящим без дела. Он даже не мог поверить в то, что Отт тут просто жил, месяц за месяцем, несколько лет.

Почему Отт остался тут так надолго? Ведь этот особняк не был ему домом. Дом у него в Атланте. Но здания как-то приспосабливались к Отту, а не наоборот. Он решил, что миру нужна эта газета. Так что он вознамерился создать ее во что бы то ни стало. Он никогда не сидел на месте. Таким был этот великий человек.

При мысли о текущем положении дел в газете у Бойда все сжимается внутри от ярости и стыда. Сложившаяся ситуация — просто оскорбление памяти его отца, и виноват в этом сам Бойд.

На следующее утро он встретился с редакторами всех разделов и попросил их держаться, обещая вскоре найти нового главного редактора. Вернувшись в Атланту, Бойд нанял человека из рекрутингового агентства, чтобы тот переманил к ним какую-нибудь звезду из одной из лучших американских газет. Человека молодого, умного, с искрой. И два условия из трех оказались выполнены.

Расцвет юности Мильтона Бербера давно уже миновал. Его журналистская карьера началась много лет назад — отслужив в армии во время Второй мировой войны, он устроился в одну из вашингтонских газет. Мильтон вел репортажи из окружного суда, потом работал в госдепартаменте, затем стал заместителем редактора городского издания, потом — национального. Но в 1975-м ему оставалось лишь признать, что это уже предел.

Такая перспектива Мильтона не радовала, так как он считал, что из него получился бы отличный начальник. Но шансов проявить себя в руководящей должности ему ни разу не давали — ни когда он управлял внедорожником в Неаполе во время службы в вооруженных силах США, ни когда он работал редактором в Вашингтоне. Да, второразрядная международная газета — это не предел мечтаний. Но по крайней мере он сможет ей заправлять.

Бойд полетел в Рим вместе с Мильтоном, чтобы представить его сотрудникам. Застав коллектив в унынии и поняв, что за настроения царят в редакции, Мильтон усомнился в правильности своего решения. Но Бойд — вероятно, далеко не самый располагающий к себе человек, — похоже, был настроен на серьезные реформы в газете. Так что Мильтон согласился.

Он собрал всех сотрудников и объявил:

— Газеты, как и все остальное в этом мире, чисты, благородны и неподкупны… пока у них достаточно денег. А заставьте их голодать, и они будут рыться в помойке вместе с бомжами. Богатые издания могут позволить себе расправить спину — могут быть самодовольными, если хотите. Но такая роскошь пока не для нас.

— Вы хотите сказать, что нам надо рыться в помойке? — спросил кто-то из журналистов.

— Как раз наоборот. Нам надо начать зарабатывать деньги. Пока нас не читают. Мы пишем статьи, которые нам хочется написать, а не те, которые будут интересны народу.

— Эй, — возразил кто-то из редакторов, — мы знаем, чего хочет читатель.

— Послушайте, я не в перебранках участвовать приехал, — продолжает Мильтон. — Но я стараюсь говорить прямо. И я вижу ситуацию именно так. Вначале это была всего лишь брошюра.

Это заявление задело Бойда, и он перебил:

— Ничего подобного.

— Это в общем, я говорю в общем. Не придирайтесь.

Все застыли в ожидании его возможного фиаско. Это была первая публичная встреча Мильтона с владельцем и работниками газеты, и он чуть не настроил против себя их всех.

— Не спешите судить, — продолжил он. — Я сейчас буду говорить неприятные вещи. Просто ужасные. Вы готовы? Ну так вот. Вначале это издание было миленькой брошюрой — Бойд, прошу не увольнять меня в первый же день работы!

Все смеются.

— Изначальная идея была просто отличная, — продолжал Мильтон. — А потом получилась просто туалетная бумага. Вот что газета представляет собой на сегодня. Но я говорю это без пренебрежения к кому-либо из вас. И без пренебрежения к самому изданию. Я лишь хочу сказать, что пора сделать его настоящей газетой. Для этого необходимы две составляющие — как и для успеха в любой сфере: мозги и трудолюбие. Пора уже прекращать работать спустя рукава. И нам не обязательно постоянно соревноваться с крупными газетами. Но и нонконформистами просто из принципа быть не следует. Нам нужны собственные серьезные статьи, плюс какие-нибудь развлекалочки. Все остальное давать короткими сводками. Надо, чтобы люди смеялись. Мы чересчур уж боимся юмора — слишком у нас все серьезно. Это же бред. Ребята, давайте развлекать народ! Посмотрите, как это делают британцы. Они печатают снимки хорошеньких девчонок, разыгрывают поездки на выходные в Брайтон. И у них газеты куда большим тиражом расходятся. Но я не о том, чтобы мы превращались в желтую прессу или юмористический журнал, уж не говоря про то, чтобы отправлять кого-то в Брайтон. Боже упаси. Но надо признать, что в какой-то мере наша задача — развлекать читателя. Но это не значит, что надо печатать «липу». Или опускаться до вульгарностей. Это значит, что надо делать хорошие тексты, которые всем будет приятно читать — чтобы люди просыпались и сначала брали в руки нашу газету, и только потом — чашку кофе. Если мы с таким трепетом относимся к своей обязанности служить человечеству, что нас никто не читает, то никому мы не служим. Мы поднимем тираж и заработаем на этом денег.

Хлопали ему с осторожностью. Не у всех слова Мильтона нашли отклик, особенно не понравились они тем, кто всегда жил с уверенностью, что мозги и трудолюбие для этой работы не нужны. Что касается Бойда — у него возникло искушение сразу же послать Мильтона подальше. Но он понимал, как плохо это отразится на его собственной репутации. Он сделал выбор, привез этого человека за тридевять земель. Так что Бойд решил дать ему год, а потом уж уволить.

Мильтон стоял среди подчиненных, пожимал им руки, запоминал, как кого зовут. Отчасти он уже был с ними знаком — он знал их братию как облупленных и мог предвидеть, как они воспримут его речь. Ведь журналисты такие же капризные, как девочки в кабаре, и такие же несгибаемые, как мужики у станка. Ему не удавалось сдерживать улыбку.

Анника сидит на корточках перед стиральной машиной, доставая мокрое белье.

— Я начинаю подозревать, что цель моей жизни — это стирка, — говорит она. — Остальное — лишь мимолетные радости.

Мензис встает у нее за спиной, дотрагивается пальцем до ее макушки и проводит им по спирали, зарываясь в ее черные крашеные волосы. Затем он кладет всю ладонь на ее голову, словно снимая мерку, потом подцепляет большими пальцами лямки ее комбинезона и тянет к себе. Анника прижимается к его ладони, целует его пальцы и поднимает глаза.