Пересуд - Алексей Слаповский

Через три года они отдыхали дикарями на берегу Черного моря — сама же Рита и предложила. До ближайшего жилья километров десять. Купались, плескались, Рита была счастлива, а он ее ненавидел за то, что она считает, будто и он счастлив, за ее уверенность, что он никуда от нее не денется, а вечером в палатке будет платить дань — как раб, невольник, а откажется — виноват! И все произошло просто: он удерживал ее под водой несколько минут. Даже не душил, просто обнял сзади, обхватил, прижал ко дну, и все. Потом заявил в милицию. Никаких подозрений не возникло: мало ли тонут за сезон в этих местах? К тому же, Евгений беспрестанно плакал. Это была истерика — он плакал от счастья.

И стал, наконец, нормальным и здоровым, ясно увидел, что происходит вокруг. Мужчины благороднее — они просто живут, работают, делают какие-то дела, ходят по улицам. А женщины насквозь фальшивы и подлы, ничего не совершают просто так. Даже когда она всего лишь идет по улице, глядя перед собой, Притулов физически ощущает, как вместе с нею движется облако ожидания. Она ждет, она ждет постоянно и всегда, что подойдут, улыбнутся, скажут льстивые или ласковые слова, она — каждая — психически больна этим ожиданием. И все окружающие мужчины автоматически виноваты — тем, что не подходят, не улыбаются, не говорят льстивых слов. Не смотрят — уже виноваты. Нет их в том месте, где она идет и красуется, — и этим виноваты.

Чувство вины надоедает, но Притулову повезло, он нашел способ от этого избавиться. Ты ждешь — ты дождалась. Не в таком виде, как тебе хотелось? А кто сказал, что все будет только так, как ты хочешь?

Наталья засмеялась. Это Курков, скорее, ее изнасиловал — своим вниманием, своими ухаживаниями. А потом был тот странный день, который полностью хранится в памяти Натальи, как, впрочем, и другие дни, но — это объяснил ей однажды друг режиссера, компьютерщик — в архивированном виде; в мозгах человека, рассказал он, как и на жестком диске компьютера, хранится все, что он испытывал, переживал, видел, однако хранится на девяносто девять процентов в виде сжатых файлов (winzip, winrar — Наталья цепкой актерской привычкой запомнила странные слова), а при необходимости иногда разархивируются и предстают в полном виде, хотя и не во всех, конечно, деталях.

Это было утро, когда она проснулась ни с того ни с сего счастливой. Лежала и думала, что недалеко то время, когда она, проснувшись, будет видеть перед собой лицо красивого, любимого человека. Она подняла руку и поправила воображаемые волосы на воображаемом лбу. Тут позвонил Курков и предложил поехать на пляж. Она поехала — как бы не с Курковым, а с воображаемым красивым и любимым человеком. Там она играла со случайной компанией в волейбол, бегала вдоль берега, стройная, загорелая — как бы не перед Курковым, а перед воображаемым красивым и любимым человеком, который сейчас любовался бы ею. Потом они ходили по городу, забрели в городской парк, где все аттракционы уже закрывались, в том числе — колесо обозрения. Курков, обычно не слишком решительный, договорился со служителем, чтобы тот согласился запустить колесо еще раз. Служитель долго хмурился, отнекивался, но Курков что-то ему пошептал и сунул в руку деньги. Тот пошел к своим рычагам, а Леонид и Наталья забрались в кабинку, стали подниматься.

И наверху колесо остановилось.

— Это ты ему сказал? — догадалась Наталья (что-то в этом роде она еще на земле предвидела).

— Да.

— Зачем?

— Сейчас узнаешь.

И Курков объяснился ей в любви и предложил выйти за него замуж. Он сделал это замечательно — как сделал бы красивый и любимый человек. Наталья Леонида не любила и в других обстоятельствах отказала бы, но очень уж жаль было, что пропадет такой момент. Объяснение в любви красивого любимого человека на колесе обозрения, когда оно остановилось, а пустые сиденья покачиваются, а на небе появилась первая звезда, а ветер одновременно и теплый, и прохладный, а в душе одновременно и печально, и радостно — любимый и красивый человек, возможно, еще появится, а вот такого момента может уже и не быть. И она согласилась.

Позже, когда с нею приключился первый роман, она различными ухищрениями затащила своего кавалера (красивого и любимого) в парк. Кавалер, как выяснилось, боялся высоты. Наталья с трудом уговорила его — все надежно и абсолютно безопасно! А сама, пока он стоял за билетами, подошла к служителю и, сунув ему деньги, попросила хотя бы на несколько секунд остановить колесо. Тот согласился. И вот зависли наверху. Кавалер вспотел.

— Ничего не хочешь сказать? — спросила Наталья.

— Почему мы застряли? — спросил кавалер. — Крикни сторожу, или кто там у них.

— Сам крикни.

— Я вниз не хочу смотреть. Говорил тебе…

На этом первый роман и кончился.

Смешно сказать, но был и еще один роман, и еще раз Наталья попыталась повторить чудо. И все сошлось: вечер, пустое колесо обозрения, только они вдвоем, остановка, молодой и красивый любовник признается в любви, обнимает, целует, но — увы. Приятно было, да, а той радости, почти даже восторга, какой она испытала с нелюбимым и не очень красивым Курковым, — не было.

«Жизнь загадка, вот что гадко», — сказал какой-то юмористический поэт.

Наталья не стала оправдываться перед посторонним мужчиной, да еще и маньяком, спорить с ним она тоже не собиралась, поэтому ответила:

— Да, конечно, изнасилование. Связала и надругалась. С особым цинизмом. Правда, Леня?

Это не понравилось Притулову.

Наклоняясь к Наталье с неизвестным намерением, он сказал:

— Шучу здесь только я!

Но Маховец взял его за плечо, удерживая:

— Вообще-то мы все тут шутим, Женя.

— Они с ума сошли, — шептала Нина. — Там женщина убитая, а они… Я не выдержу, я им все скажу.

— Что ты им хочешь сказать, они и так знают, — сказал Ваня, видя, как милиционер почти уже перетер веревку.

Тепчилин, презиравший, как уже было сказано, безнравственность, подразумевал преимущественно половые отношения, а также личное поведение, связанное с бытом. Когда женщина с кем попало, когда человек врет своим близким или не держит слова, когда ленится, — это безнравственно, потому что проявление слабости. Сила хотя бы право имеет, а безнравственность основана на пустом месте, что Тепчилина всегда и возмущало. Может человек не развратничать, не врать и не лениться? Может. А вот если его, Тепчилина, урезают в зарплате, обсчитывают, норовят зажать каждый рубль — это безнравственно? Нет, хотя и обидно. Потому что тут понятно, какая у людей основа так поступать. Они делают себе на пользу. Кто ж виноват, если мир так устроен, что все, делаемое себе на пользу, идет другим в некоторый вред? Стоя в очереди, ты уже вредишь тому, кто стоит за тобой, потому что ему мешаешь. А если он впереди, вред тебе. Если бы сам Тепчилин стал бригадиром или нарядчиком, он точно так же ужимал бы у рабочих каждый рубль.