Здесь вам не Сакраменто - Анна и Сергей Литвиновы

За меня началась борьба. Она происходила где-то там, за стенами тюрьмы, не слышная и не видная мне. Однако я знала, чувствовала, что она ведётся, и это давало мне силы жить и существовать в камере с наркоманками и убийцами.

Юрий Иноземцев

Визит в Москву означал для Юрия встречи со всеми родными и друзьями. В первую очередь с мамой Галей, конечно, и заодно с отчимом. Потом он съездил в гости к сыну Сене.

С сыном у него никогда особой близости не было, если не считать первого года после его рождения. Да и какая может быть близость на расстоянии десяти тысяч верст! Сынок был уже совсем взрослый, жил отдельно от матери, занимался чем-то для Юры совершенно непостижимым, вроде системного программирования, и носил немодные волосы до плеч. Проживал он в той же самой трехкомнатной квартире в Братееве, к которой некогда так стремились Юра с Марией и в которую в конце восьмидесятых въезжала в итоге она одна. Теперь бывшая жена широким жестом уступила «трёшку» сыну, а сама перебралась к третьему мужу.

Хоть с тех пор поблизости построили метро и добираться стало явно легче, семнадцатиэтажные дома, которые некогда казались верхом градостроительного дизайна, теперь выглядели старыми и поношенными – примерно такими, какими в восьмидесятые Владику казались хрущобы в подмосковном Калининграде, где проживал тогда отец. Белые панели многоэтажек почернели от автомобильной копоти, лоджии застеклили, кто во что горазд. Под самой крышей виднелось нелепое граффити. Подъезд, правда, содержался в образцовом состоянии: консьержка, цветы, зеркала в лифте.

В квартире Сени оказалось неуютно. Ремонт там, судя по всему, не делался с момента заселения. Кроме сына, в жилище толклась столь же хиппового, как и он, вида девчонка с дредами. Временами врывалась в комнату и в разговор, присаживалась Сене на колени, спрашивала о чём-то неудобопонятном, компьютерном. Вдобавок оба беспрестанно курили – от табачной завесы Юра, отвыкший в стерильной Америке от дурных привычек, чуть не задохнулся. Словом, общение не задалось – только отдал подарки: джинсы «Ливайс» и два блока «Мальборо» из дьюти-фри. Засим, кляня себя (за то, что столь далеко унесла его судьба от сына), Юрий откланялся.

С бывшей женой Марией Юра ограничился телефонным разговором. Она, хоть и была замужем в третий раз, по тону судя, первого супруга так и не простила.

Однажды, как всегда неожиданно, позвонил адвокат Мирский. Сказал, что устроил Юрию свидание со Спесивцевой.

– Я ничего не говорил ей о вас. Вам придётся объяснить всё самому.

По Москве Иноземцев передвигался на общественном транспорте – получалось и быстрее, и экономней, чем на такси или даже на отцовской «Тойоте-Королле». Вдобавок после своего калифорнийского размеренного городка он никак не мог привыкнуть к безумному столичному трафику.

В этот раз ехать пришлось на окраину – до метро «Печатники», а потом ещё трястись на маршрутке.

Снаружи следственный изолятор производил мрачное, но даже слегка изысканное впечатление: высоченные стены с колючей проволокой поверх, внутри – круглая башня и стены – глухие, без единого окна.

А сама Вика выглядела тягостно – назвать её дочкой у Юрия Владиславовича даже мысленно не повернулся язык. Может, угнетающе действовало то, что она помещалась за помутневшим, нечистым стеклом и разговаривать с нею приходилось через телефонную трубку? Или то, что одета она была в дешёвейший спортивный костюм на пару размеров больше – его, в числе других пожитков, передал Виктории адвокат, о чём составил пространный отчёт? Или на лице её уже проявилась свойственная сидельцам печать покорности и безнадёги?

– Кто вы? – глухо и отрывисто спросила девушка в трубку.

– Когда-то я был знаком с твоей матерью – давно, ещё в середине восьмидесятых. Ты на неё похожа.

– И?.. – нетерпеливо переспросила девушка.

– Мы тогда с ней, с Валентиной, встречались. Можно сказать, были близки. И я не знаю, могу ли я в это верить, но твой адвокат утверждает, что это так. А ему, в свою очередь, призналась перед смертью твоя мама… – Юрий Владиславович глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду. – Словом, твоя мать перед смертью сказала мне, что я – твой отец. Не Шербинский, с которым она тоже в те годы встречалась и была близка, а именно я.

– Это вам кто сказал? Моя мама?

– Да. Перед смертью она написала мне. В Америку. Я в Штатах постоянно живу.

– И вы верите в то, что моя мать вам сгрузила?

– Я привык верить людям. Тем более что твоя мама завещала Мирскому открыть тайну твоего рождения, только если тебе вдруг станет худо. Вот он мне и позвонил. Когда ты попала сюда.

– Так, значит, это вы банкуете? Оплачиваете законника, дачи для меня и прочее?

– Выходит, я.

– Спасибо, конечно. Но я у вас ничего не просила.

– Я знаю.

– Зачем вы это делаете? Зачем пришли? И помогаете?

– Я не знаю. Наверно, чувствую за тебя ответственность. А может быть, жалею. Скажи, чем я ещё могу помочь?

Она улыбнулась.

– А я на вас совсем не похожа. Впрочем, я и на Шербинского не похожа. Только на мать. И на бабку-покойницу. Вы знаете историю про мою бабку?

– Конечно, слышал.

– А знаете, что я сейчас сижу именно за неё?

– Как это?

И тогда она ему рассказала, как долго охотилась и выслеживала ту, что покончила в пятьдесят девятом году с Жанной Спесивцевой. Как нашла в Москве Валерию Кудимову. Как последняя умерла – в кафе «Урания», практически у неё на руках. «Но я здесь, поверите ли, совершенно ни при чём». И как вдовец Кудимов ей отомстил. Закрыл её в тюряге, в чём сам признался – передал через вертухайку.

Иноземцев был поражён.

– Я слышал, кто такие Кудимовы. Они были друзьями моего отца. И я слышал о той истории, что случилась у них на квартире в конце пятидесятых.