Запретный храм - Патрик Вудхед

— Нужно быть убедительнее, — сказал Чжу. — Кажется, он не понимает.

Чэнь долю секунды колебался, потом шагнул вперед, схватил монаха за грудки, приподнял и поставил на ноги. Старик раскачивался в его руках, как тряпичная кукла, носки его молотили воздух, отчаянно пытаясь коснуться земли.

Чэнь заглянул ему в глаза, побуждая сказать хоть что-нибудь. Он знал, как далеко может зайти капитан и как изобретателен он бывает.

— Бога ради, отпустите его, — взмолился Рене, протолкавшись вперед.

Чэнь замер, держа монаха в воздухе, а Чжу повернулся, и взгляд его черных глаз стал жестче обычного.

— На нем красные одежды. Или то, что от них осталось, — сказал Рене. — Это означает, что он монах желтой веры, а они часто принимают обет молчания. Даже если бы он хотел ответить, судя по его виду, он давно утратил дар речи.

Последовала пауза. Чэнь смотрел на Чжу, а Чжу уставился на Рене, пытаясь понять, правду ли он говорит.

Рене чувствовал, как пот водопадом стекает под мышками.

Наконец Чжу едва заметно кивнул, и Чэнь отпустил старика монаха, который мешком свалился на землю.

— Спасибо за информацию, — процедил Чжу, улыбаясь, хотя в его глазах не было ни намека на веселье.

Он вплотную подошел к Рене.

— Вмешаетесь еще раз, и я прикажу солдатам переломать вам ноги.

Рене уставился в землю, а Чжу щелчком выбросил окурок и, не сказав больше ни слова, двинулся по тропинке к деревне. Солдаты подняли рюкзаки и направились следом. Рене остался стоять с Чэнем.

— Страшновато было?

Чэнь повернулся, удивленный, что европеец заговорил с ним.

— Мирный человек, ровесник моей бабушки. А у вас против него только автомат.

Говоря, Рене заглянул в глаза Чэню, нему показалось, что в них на миг мелькнуло сомнение. Он открыл рот, собираясь продолжить, но Чэнь ухватил его за плечо и развернул лицом к деревне.

— Назад в строй, — приказал он на ломаном английском и подтолкнул Рене в спину.

Чжу, шедший впереди, остановился в центре деревни. Он обвел глазами немногих жителей: больные и изможденные, они лежали на порогах домов и даже при виде китайского отряда не встали на ноги.

Рядом с домами бежал ручеек, пробиваясь через кучи мусора, оставленные гнить в грязи. Повсюду валялись бутылки, куски веревки, пластиковые мешки. Перед одним из домов побольше несколько коз и собака рылись в куче мусора. Собака грызла кость, она была тощая, под клочковатой шерстью виднелись ребра. На глазах Чжу собака раскрыла пасть, ее вырвало, она потянула носом и принялась есть собственную блевотину.

Чжу направился к куче мусора, под ботинками хлюпала мягкая земля. Двигался он медленно, глаза обшаривали землю. После долгих лет службы в БОБ он делал такие вещи автоматически. Мусор — это то, что всегда забывают прятать. Он прошел еще сотню ярдов, остановился, и ему на глаза попалась маленькая пластиковая бутылочка, наполовину утонувшая в грязи. Носком ботинка он осторожно выудил ее и прочел этикетку. Написано было по-английски. Пустой пузырек из-под болеутоляющего.

Значит, европейцы все-таки побывали здесь.

Чжу позволил себе улыбнуться. На последнем участке пути он уже начал беспокоиться, не сошли ли европейцы с тропы раньше и не направились ли в горы. Вертикальные скалы казались ему неприступными, но, с другой стороны, он отдавал себе отчет, что ничего не понимает в скалолазании. Но тропа обрывалась на этой деревне. Вероятно, они поднялись в горы отсюда.

Вытащив из кармана белый платок, Чжу промокнул лоб. Солнце стояло прямо над ними, а из-за разреженного горного воздуха его лучи становились еще свирепее. Сделав несколько шагов к одной из хижин, он остановился под навесом у дверей. Его глаза постепенно приспособились к тени.

Мгновение спустя он увидел Чэня — тот шел к нему.

— Какие будут приказы, сэр?

— Разбиваем лагерь на равнине — подальше отсюда, — сказал он.

Он скользнул взглядом по домам, где на ступеньках без сил сидели местные жители.

— Европейцы были здесь, и кто-то что-то да видел. Выстройте у ручья женщин для опроса. И, лейтенант, не останавливайтесь, пока точно не выясните, что им известно.

— Слушаюсь, сэр. А остальные жители? С ними что?

Чжу задумался на секунду, сцепив руки за спиной. Он собирался ответить, когда почувствовал, как сзади что-то трется о его правую руку. Он вздрогнул и не без опаски развернулся на каблуках.

На деревянных ступеньках дома лежал маленький мальчик в рубахе не по росту, выцветшей от грязи и возраста. Когда Чжу вступил в тень, мальчик прятался под ветхой лавкой у входа, и Чжу даже не заметил его. Пока они разговаривали с Чэнем, он выполз из-под лавки и, пытаясь привлечь внимание, протянул руку и коснулся пальцев Чжу — тех самых, на которых не было ногтей. Мальчик смотрел на него умоляюще. Его костлявое тело измучила холера.

— Помогите, — выдохнул он, и от усилия его грудь заходила ходуном, а кожа натянулась, резко обозначив ключицы.

По выражению его лица было ясно, что он говорит, и без переводчика.

Чжу смотрел на мальчика — физический контакт с ним заставил капитана окаменеть. Он скользнул взглядом по маленьким грязным рукам, в мольбе потянувшимся к пальцам Чжу. Они касались гладкой кожи там, где прежде были ногти.

Отдернув руку, Чжу выскочил на свет, и его губы скривились от отвращения. Он яростно принялся тереть руку о штанину, продолжая отступать от мальчика.

— Сожгите деревню, — прошипел он, в последний раз проводя рукой по брюкам и засовывая ее глубоко в карман.

Он посмотрел на Чэня, который стоял, ошеломленный, на ступеньках.

— Сожгите ее, чтобы и следа не осталось.

Лука открыл глаза и увидел, как лучи послеполуденного солнца проникают в окно. Несколько мгновений он неподвижно лежал на узкой кушетке, глядя отсутствующим взором на голые стены. Потом он медленно вдохнул и не без труда встал на ноги. Каждая мышца ныла от боли, в голове стучало.

Подойдя к фарфоровой чаше у кушетки, он обмакнул в нее небольшую тряпицу и протер лицо и руки. На ладонях все еще чернела засохшая кровь. Когда он отжал тряпицу, вода стала цвета ржавчины.

Испытания прошедшей ночи возвращались вспышками в памяти: пронзительный крик Билла в пещере, ощущение, как горят собственные руки и ноги, когда он тащил Билла следом за Шарой. Он израсходовал все силы без остатка, чтобы добраться до монастыря, и, хотя спал долго и глубоко, все еще чувствовал опустошенность и слабость.

Оставив тряпицу у чаши, Лука подошел к окну и выглянул. В дневном свете монастырь казался таким же ирреальным. Он увидел, что здание уходит вниз этаж за этажом до самого основания горы. Похоже, оно имело в высоту не меньше двухсот футов: как поставленные один на другой два больших собора.