Фосс - Патрик Уайт

— Очистить как луковку до последнего листа, — зевнул он. — И все равно за ним скрывается еще один слой, потом еще, совсем уже тонкий. Конечно, у каждого своя навязчивая идея. Вас, как погляжу, неудержимо тянет преодолевать большие расстояния. По сути, та же самая тяга к страданию, только на более глубинном уровне. Уверяю вас, — проговорил он, упруго ударив по столу двумя пальцами, — к западу отсюда вам будет где развернуться! Вволю натешитесь среди камней и терний. Где-где, а в Центральной Австралии любой желающий сможет отслужить старую добрую мессу с черепом аборигена и собственной кровью! Будь я проклят! — рассмеялся Бойл и со вздохом добавил: — О господи!

Пэлфримен нетерпеливо поерзал и заявил, что будет ложиться, и Фосс, мрачневший на глазах, согласился, что идея хороша.

— Валяйте, если это все, на что вы способны… — буркнул Брендан Бойл и сплюнул на пол.

Оба гостя расстелили одеяла, где сидели, хозяин же вышел отдать последние распоряжения. Строение дома было таково, что ночью он напоминал перекошенный скелет, и Фосс долго лежал, глядя на звезды по другую сторону этой костяной клетки.

Тем временем Бойл вернулся и прошел в соседнюю комнату — закуток за камином, который имел честь называть опочивальней. Он долго возился, издавал звериные звуки и исследовал темноту на предмет ее типичных черт. Казалось, его постель была полна хихиканьем.

Пэлфримен уже спал, Фосс продолжал смотреть на беспокойные звезды до тех пор, пока окончательно не утратил связь с реальностью.

На следующее утро, когда хозяин и почетные гости стояли рядом на веранде, стало возможно сравнить обоих мужчин — по крайней мере, их внешний облик, поскольку души теперь были надежно закрыты. Брендан Бойл напоминал большую, шершавую красную картофелину — правильной формы, твердую, покрытую густой красной же пылью, подобной патине, под которой он с удовольствием скрывал остатки аристократизма. Они еще читались в чертах лица и наклоне головы, ведь избавиться от них совсем вряд ли представлялось возможным, к его большой досаде и печали. Зато руки во время беседы или в иные моменты постоянно оглаживали друг друга, втирая красную пыль в кожу предплечий. Вероятно, он делал это не без удовольствия, однако при дневном свете холодные зеленые глаза ничем не выдавали его чувств.

Рядом с хозяином, на кое-как сколоченной и неструганной веранде, стоял немец, также надевший непроницаемую маску. Солнце и ветра заставили его почернеть, пожелтеть и иссохнуть, и теперь он напоминал некий корнеплод, заготовленный для таинственных и мистических целей. В то время как один мужчина состоял из чувственных форм, предназначенных для прикосновений, трения плоти о плоть, второй вряд ли на это годился, разве только в случае чрезвычайной необходимости и с крайней осторожностью. Фосс стоял, облизывая губы, и одним только видом начисто отвергал родство со всеми иными представителями рода человеческого. В присутствии почти любого из своих компаньонов, особенно же в компании Брендана Бойла, его больше манил окружающий пейзаж — волнующееся море трав, серо-черные искореженные деревья, необъятное ярко-синее небо, и в окружении всего этого Фосс непременно становился его центром.

Мужчины явно ожидали чьего-то появления. Хозяин покачивался на краю веранды и от досады, что приходится медлить, рисковал утратить равновесие и свалиться вниз. Легкие, однообразные и в то же время неуклюжие движения придавали ему изрядный комизм.

— В качестве надежных провожатых и верных компаньонов эти люди никуда не годятся, — проговорил Бойл. — Как и все аборигены: когда им наскучивает быть людьми, они улетучиваются с ветром или обращаются в ящериц. Зато эти двое неплохо знают соседние племена и местность к западу отсюда. Либо же говорят, что знают. Разумеется, критерии истины могут варьироваться… Ах да, совсем забыл! Вы же не понимаете их языка. Дугалд (тот, что старше) немного говорит по-английски. Только вряд ли вам это поможет.

— В общем и целом, — заметил Фосс, — необходимо уметь общаться и без знания языка.

Мужчины переглянулись и нахально рассмеялись друг над другом — лица их перекосились, глаза сощурились. Каждый считал, что именно он взял верх.

Не успели они совладать с собой, как из-за угла дома вышли двое аборигенов. Их босые ступни шлепали по земле тихо, но уверенно, и немец сразу понял: так они заявляют свое право собственности.

— Ну что же, раз они удостоили нас своим присутствием… — начал Бойл, который вовсе не обладал таким уж скверным характером; если он и повышал голос до рева, то лишь потому, что обращался к местным и хотел добиться полного понимания. — Ты, Дугалд, и ты, Джеки! Я говорить, что мистер Фосс идти далеко-далеко, — он махнул рукой в сторону запада, — искать новый страна, делать хорошо всем нам, черным и белым парням. Ты держаться мистер Фосс, слышишь? Держаться до последнего, старый плут!

Бойл засмеялся и произнес несколько фраз на языке аборигенов, с сильным английским акцентом, причем оба черных внимали с той же вежливостью, с какой выслушивали любые его указания.

Старший туземец держался весьма серьезно и церемонно. Одет он был в старый пыльный фрак, у которого отсутствовала одна фалда. Черную кожу, с годами превратившуюся в сетку четких серых морщин, почти ничего не сковывало, за исключением повязки из обработанной коры в соответствующем месте. Похожая повязка слегка прикрывала и его юного собрата, Джеки; в остальном же последний был совершенно наг, обладал лоснящейся кожей и сплюснутыми чертами лица. Он робел, словно девушка, отводил взгляд и в то же время впитывал малейшую подробность, слушал всей кожей и дрожал от волнения. Обращаться к юноше напрямую не представлялось возможным: за него всегда говорил Дугалд.

При других обстоятельствах Фосс с удовольствием побеседовал бы с этими созданиями. Оставшись с ними наедине, он стал бы общаться при помощи жестов и молчания, ведь постижению подлежит даже пыль, а зарубки на «палочке гонца» после нескольких часов вдумчивого изучения можно преобразовать в послание. Однако в присутствии Брендана Бойла немец был жертвой своего европейского или общечеловеческого наследия. Он спустился по шатким ступенькам, подошел к старику привычной решительной походкой и сказал:

— Это для Дугалд.

Немец протянул ему медную пуговицу от военного мундира, случайно завалявшуюся в кармане.

Старик замер, держа подношение обеими руками, словно отчасти постиг мистицизм белого человека. Он вполне мог быть разумной палкой, зола на которой уже успела остыть после очищения огнем, — таким деревянным казалось его старое, обожженное тело, присыпанное серой, сыпучей золой. В глазах его клубилась то ли память о древних мифах, то ли просто дым.

Юнец, напротив, по-звериному оживился. Кожа его блестела в лучах солнца, из горла лились звуки непонятного языка. Он хихикал и постоянно сглатывал. Медную пуговицу он готов был съесть.

Фосс спохватился, снова сунул руку в карман и протянул Джеки свой складной нож.

— Na, Junge[11], — проговорил он дружелюбно и в то же время торжественно.