Груз 200 - Андрей Воронин

– Ну что, снайпер, – сказал Ахмет, – справишься? Учти, выбор у тебя невелик: положить их или лечь вместе с ними.

– Не говори ерунды, – сказал человек в дымчатых очках. – Давай автомат.

– Автомат? – Ахмет в некоторой задумчивости подвигал небритой челюстью и покосился через плечо на Беслана, который по-прежнему стоял на верхней ступеньке школьного крыльца. Беслан едва заметно покачал головой из стороны в сторону. У Марины сложилось впечатление, что бледный вурдалак не очень-то доверяет ее дорожному знакомому. Она воспринимала окружающее с пугающей четкостью, но на осмысление увиденного просто не было времени. Что делает здесь незнакомец из поезда? Неужели он тоже из этой шайки? Другое объяснение было трудно подобрать, но Марине почему-то не хотелось, чтобы это было правдой. – Автомат – оружие серьезное, – продолжал Ахмет. – Его надо сначала заслужить. И потом, из автомата их и дурак положит. Ты же снайпер. Вот, возьми пистолет. Управишься с одной обоймой – заколем в твою честь барана. Не управишься – заколем тебя, как барана.

Он захохотал над собственной остротой, и стоявшие по периметру школьного двора вооруженные бородачи подхватили его смех, смакуя незатейливый юмор своего командира, от которого у Марины мороз пошел по коже.

Отсмеявшись, Ахмет протянул человеку, избранному на роль палача, свой пистолет. От внимания Марины не ускользнуло то обстоятельство, что двое или трое боевиков, стоявших поблизости, подняли свои автоматы, беря стрелка на мушку. Ему здесь явно не доверяли, но его это, казалось, нисколько не смущало. Он спокойно взял пистолет, повертел его в руке, разглядывая со всех сторон, и небрежно вернул Ахмету.

– Это не оружие, – сказал он. – Из этого пугача только в огороде по консервным банкам стрелять. Пусть мне вернут мой пистолет.

– А ты наглец, – заметил Ахмет.

– Я серьезный человек, – ответил незнакомец в дымчатых очках. – Если я стреляю, то я хочу быть уверенным, что пистолет не заклинит и не взорвется у меня в руке. А если от стрельбы, как сейчас, зависит моя жизнь, я хочу быть уверенным еще и в том, что не промахнусь. В общем, или отдайте мой пистолет, или сразу кончайте эту бодягу. Сколько можно валять дурака?

– Ладно, – сказал Ахмет и оглянулся, ища кого-то взглядом. – Иса, отдай его пистолет.

Пожилой чеченец с лицом флибустьера, что-то недовольно бормоча, отделился от толпы, на ходу вынимая из-за пазухи пистолет. Вслед ему неслись шуточки и смех товарищей. Он сунул пистолет в руку незнакомцу, который спокойно стоял перед шеренгой пленных, не обращая никакого внимания на устремленные на него со всех сторон взгляды.

Попутчик Марины деловито выщелкнул из пистолета обойму, осмотрел ее, удовлетворенно кивнул и загнал на место ударом ладони. Отступив на шаг, он оттянул затвор, который издал маслянистый металлический щелчок, становясь на место.

– Ну что, ребята, вы готовы? – спросил он у пленных. – Сейчас начнем.

– Кончай болтать, пес, – выкрикнул молодой боевик, стоявший в какой-нибудь паре метров от правого фланга шеренги приговоренных. – Мы устали тебя слушать!

Человек в дымчатых очках слегка повернул голову, смерив его взглядом.

– Как же ты мне надоел, щенок, – сказал он, поднял пистолет на уровень глаз и быстро, не целясь, спустил курок.

* * *

Эту ночь Слепой провел под усиленной охраной в каком-то сарайчике на краю школьного двора. Сваренная из металлических полос ржавая решетка на окне не казалась ему особенно прочной, но под окном всю ночь маячил вооруженный часовой, то и дело принимавшийся простуженно кашлять, хрипеть, отхаркиваться и сморкаться в два пальца. Из-за этих немелодичных звуков, а также из-за того, что на дворе стояла холодная мартовская ночь, а на земляном полу сарая не обнаружилось даже охапки соломы, Глеб почти не спал. Едва ему удавалось задремать, свернувшись калачиком на сыром холодном полу и втянув непокрытую голову в поднятый воротник бушлата, часовой принимался громко прочищать свои дыхательные пути, а когда он наконец замолкал, Глеба начинал донимать холод.

Кроме того, Слепой был зол. Конечно, можно было винить в происшедшем блондинку из поезда с ее фотоаппаратом, но Глеб знал, что виноват в своем провале только он. Никто не заставлял его вмешиваться в то, что происходило на его глазах в вагоне-ресторане, и никто, черт подери, не мешал ему засветить отснятую иностранкой пленку. Теперь жалеть о допущенных ошибках было поздно. Сочиненная им на ходу история о том, что он встретил девицу с фотоаппаратом, возвращаясь в Чечню из краткосрочного отпуска, скорее всего никого не убедила. Выслушав ее, Ахмет с сомнением покачал из стороны в сторону своей папахой, а бородатый представитель министерства шариатской безопасности только издевательски улыбнулся, оскалив гнилые зубы.

Гадать о том, каким образом фотографии попали к Ахмету и его очкастому “комиссару”, вряд ли стоило. Чертова девчонка наверняка угодила в неприятности, и теперь ее родные скорее всего были заняты собиранием выкупа. Некоторое время Глеб развлекал себя мыслями о том, как было бы хорошо перекинуть сумасбродную соплячку через колено и всыпать ей так, чтобы она месяц принимала пищу стоя. Возможно, это излечило бы ее от романтической тяги к приключениям. Впрочем, решил он, ситуация, в которую она ухитрилась влипнуть, подействует на нее лучше любой порки – конечно, при том условии, что девица выберется из нее живой.

Думать о проваленном задании ему не хотелось. Перед тем как улечься спать, он потратил полчаса на изучение своей темницы и пришел к выводу, что сбежать отсюда не удастся. Он знал, что так или иначе попытается уйти, но, честно говоря, шансов у него было мало. Привычный расклад “пятьдесят на пятьдесят” сейчас казался несбыточной мечтой. Хорошо, если его оставят в живых, рассчитывая получить выкуп. Каждый день буквально начинен самыми неожиданными возможностями, и нужно просто быть все время начеку, чтобы не упустить единственный шанс на спасение. Но Ахмет не производил впечатления наивного человека, не говоря уже о его бородатом спутнике из шариатской безопасности, который наводил на мысли о голодном вампире, рыщущем повсюду в поисках добычи. Вряд ли они станут рисковать, оставляя его в живых. Глеб предполагал, что сначала его будут пытать, надеясь поточнее установить, кто он такой и зачем проник в отряд, а потом без затей шлепнут и выбросят в придорожную канаву.

«Попытаются шлепнуть, – поправил он себя. – Попытка – не пытка, спрос – не беда. А мы попытаемся максимально усложнить им эту приятную задачу.»

Он знал, что не станет колебаться и при первой же возможности сделает все, что от него зависит. Оставалось лишь жалеть, что зависело от него немногое.

С такими мыслями он и заснул уже под утро, когда где-то неподалеку уже начал пробовать голос чудом уцелевший петух. “Дурак, – засыпая, подумал Глеб. – Молчи, а то не миновать тебе кастрюли. Мой грустный товарищ, махая крылом…"

Когда утром в его камеру явился бородатый чин из министерства безопасности и объявил, что его решили проверить в деле, Глеб не испытал никаких особенных чувств. В этой проверке чудилась тень надежды, но очень слабая. Вряд ли чеченцы поверили ему, и задуманный ими спектакль скорее всего был именно спектаклем – бездарным фарсом, устроенным, чтобы немного разнообразить серые военные будни. Увидев шеренгу пленных и видеокамеру, Глеб понял, как все будет: сначала расстрел с запечатлением всего процесса на пленке, потом короткие игры в вербовку и, наконец, пуля в затылок. “Ну что же, – подумал он, – спектакль так спектакль. Ну, я вас удивлю!"