Ментальная карта и национальный миф - Виталий Владимирович Аверьянов

и они коллекционируются в его памяти. Это негативная возможность, я специально ее употребил, потому что долженствование у нас было позитивное, то есть процесс игры, процесс построения неких планов. Но есть еще куча возможностей, в том числе негативных, опасностей, нежелательных сценариев развития событий.

Ребенок воспринимает реальность не фрагментарно, не отдельно по каким-то логическим модусам, а воспринимает ее сразу как целое и в этом смысле как идею. То есть он воспринимает данный предмет и данную вещь одновременно и как существующую, то есть как истину, как реальность (1), и как то, чем можно манипулировать (2), и как то, что таит в себе некое богатство возможностей (3). Только когда есть все три измерения, мы можем говорить о понимании, мы можем говорить о некоей целостности смыслов. Когда есть только два из трех или одно из трех, то о понимании говорить не приходится, потому что нет полноты картины данной реальности. Надо сказать, что этот подход к смыслам очень технологичен.

Изначально даже у ребенка, не говоря уже о взрослом, в любом осмыслении действительности доминирует воздействующий подход. Так или иначе, человек всегда нацелен на изменения, на преображение, на проектирование действительности. Это тот основной посыл, из которого исходит понятие целостности. Как правило, когда рассуждают о понятии, о смысле, этот вектор заинтересованности, вектор прагматизма упускают из виду, потому что он является чем-то надстроечным по отношению к чистому смыслу, но на самом деле без него смысл невозможен. Поэтому среди существующих ныне основных подходов и стратегий понимания, таких как функциональный подход, структурный подход, системный подход, комплексный подход, особо большое значение приобрел так называемый программно-целевой подход, или «программно-целевое планирование». Это такое описание любого процесса, когда мы его рассматриваем в виде алгоритма деятельности данного человека, данного субъекта или данного сообщества. Если совсем упрощенно пояснить, к чему я все это говорю, можно сформулировать это на языке теории систем, а именно: смысл имеет место только в целеустремленных системах. Если система не является целеустремленной, то там доминирует другая действительность, неосмысленная или даже бессмысленная. Именно преследование определенных целей обусловливает концептуализацию действительности «в том или ином смысле». («В том или ином смысле» – это расхожее выражение, оно, кстати говоря, интерлингвистическое, существует в разных языках. То есть у многих народов уже на уровне языка смысл рассматривается как некое пространство, которое чем-то наполняется. Кстати говоря, поэтому понятие «семантические поля» так легко прижилось, и его легко приняли. Но «поля» с их силовыми напряжениями в данном случае точнее и ценнее, чем просто пространство.)

Осмысленность и существенность человеческого знания в идеях представляет собой выражение великого многообразия явных и неявных, в том числе и очень сложных, целей, задающих контекст смысловых связей и ассоциаций. Иными словами, некая сетка целей, некий набор векторов и определяют поле идей. Когда человек оценивает действительность, он оценивает некие понятия, некие идеи и тем самым производит процедуру вычеркивания знания о нереальном, ненужном и невозможном. Здесь ответ на многие вопросы: как возникает эта тройственная структура. Здесь мы переходим как раз к ключевому моменту данного семинара.

Это вычеркивание знания о нереальном, ненужном и невозможном можно свести к одному слову: вычеркивание знания о несущественном для него, потому что он этот предмет рассматривает с точки зрения своих целей, прагматически – в широком смысле этого слова. Истинность достигается не за счет абстрагирования и отказа от нормативно-ценностных и целевых факторов, а за счет их учета в единой системе критериев. Речь идет о знании, как вы понимаете, то есть можно добавить: в единой системе критериев знания. И совсем уже короткая формула, которая все это резюмирует: смысл зависит от целеполагания целого. То есть мы опять же возвращаемся к началу этой части – взаимосвязи слов «целостный» и «целевой». Эта игра слов в русском языке не случайна, возводит нас к лежащим на большой глубине языковым архетипам.

Если посмотреть, как это работает, – опять же на примере того же ребенка – мы увидим, что, как правило, детское восприятие, в том числе формирование понятий и формирование идей в разных узких и широких смыслах, осуществляется через одушевление предметов. Некоторые историки и теоретики считали, что детское сознание воспроизводит древние стадии религиозного ощущения: анимизм, пан-анимизм, когда весь мир рассматривается как наполненный жизнью, наполненный духами, каждая вещь имела свою душу и т. д. Но если отвлечься от попыток реконструктивных гипотез, то можно смело говорить о том, что это мифологическое мышление, когда человек разговаривает с космосом, с конкретной вещью в этом космосе, со своей игрушкой и формируется и зреет в форме диалога и спора с вещами.

Если же обратиться от детей к взрослым, то оказывается, что это мифологическое сознание не иссякает и в зрелом возрасте. Только в зрелом возрасте человек мифологизирует уже не отдельные предметы, которыми он чаще всего пользуется почти машинально, но с символами судьбы. Диалог и спор идут у него с судьбой, которая олицетворяется теми вещами и сущностями, которые для взрослого человека на данный момент значимы и судьбоносны, то есть неизведанны, вопросительны, проблемны. Но в первобытном или детском восприятии в этом смысле каждая вещь исполнена живых возможностей, неизведанного, она является в каком-то смысле олицетворением судьбы. Так считают многие теоретики мифа.

Здесь я бы привел один пример из суфийской традиции. В суфизме есть такое понятие – «барака». Кстати, Барак Обама – это как раз оттуда, тот же корень. «Барака» – это невидимая сила, которая иногда переводится как «благословение», но это не совсем точный перевод с арабского. Скорее, правильно переводить как «изобильная благодать» или «дыхание жизни», причем имеющее еще и свойство постоянности. У других народов есть понятие «мана», которое очень близко к «бараке». У полинезийских, африканских народов «мана» – это жизненная сила, которая позволяет добиваться результата, быть эффективным в этой жизни, но они считают, что эта сила носит сакральный характер и, в принципе, дается свыше. Так вот что интересно у суфиев: они полагают, что «барака» приводит в гармонию знание и его получателя. То есть здесь лежит главный смысл и назначение этой благодати, которая дается в результате духовного подвига, дается избранным. Главное счастье человека, которое он может получить на Земле, – это приведение в гармонию знания с ним самим. Создание ситуации, когда человек способен с этим знанием гармонично уживаться, потому что оно его не взрывает изнутри, не коверкает его, а позволяет ему реализовывать себя, идти по жизни к своим целям.

Кстати, суфии отличаются от большинства духовных орденов тем, что они очень серьезно ориентированы на практику, практическую жизнь. Большинство