Крест Евфросинии Полоцкой - Ольга Тарасевич

– Хм, активизировать. Хм, надежный. Да ты знаешь, как все это называется?!

Как все это называется, Володя так и не узнал. Верная птица приняла стратегическое решение защитить своего кормильца единственным имеющимся в ее распоряжении способом. Во время очередного круга вокруг орущего прокурора Амнистия изловчилась и со снайперской точностью обгадила синий мундир Карпа.

Тот, полностью оправдывая свое прозвище, пару секунд возмущенно хватал ртом воздух, а потом заорал:

– И что в кабинете делает эта дурацкая птица? Здесь тебе официальное учреждение или хрен знает что? Развел тут зоопарк!

Открыв ящик тумбочки, Володя извлек из пачки одну из салфеток, специально припасенных ради таких вот оказий.

– Просто вытрите. Пятна не будет.

Выхватив из рук Володи салфетку, прокурор протер рукав кителя, швырнул бумажку на стол следователя и с треском захлопнул за собой дверь.

Но не успел Седов облегченно вздохнуть, как в дверном проеме опять нарисовалась лысеющая начальственная голова. И заверещала:

– Седов, я предупредил. Эти твои шуры-муры с прессой – в последний раз. И закрой наконец дело Полыкиной. Нам отчет за полугодие скоро представлять, ты и так с пацанами-студентами всю статистику портишь!

«Пошел вон, – мысленно приказал Володя уже снова захлопнувшейся двери. – Пошел вон, урод. Статистика ему не нравится. Да ну его на фиг, карьерное продвижение. Стоит ли годами носом рыть землю, чтобы в конечном итоге превратиться в такое вот самодовольное убожество, которому наплевать на пострадавших людей, на преступников, спокойно разгуливающих на свободе. Главное, ты ж понимаешь, статистика. Урод!»

Тонизированный милой непринужденной беседой с любимым начальником, Володя с рвением принялся разгребать текучку.

Но новости появлялись – одна «лучше» другой.

Позвонил экспертам. Работы с материалами, изъятыми на даче наркоманки – Черники (ох, не забыть бы связаться с ее родителями, пусть вздрючат дочку), а также на месте происшествия, где было обнаружено тело Коли Вадюшина, завершены. Конкретики – никакой.

Связался с однокурсником, обещавшим найти криптографа. Выяснилось: человечек на примете имеется. Но – уехал в командировку, в Москве его пока нет. Ждем-с.

Дорогая любимая супруга… Так, про это вообще лучше не надо.

«Да, я плохой муж, – отодвигая телефон, подумал Седов. Разговор с женой его полностью опустошил. – Я отвратительный отец. Но ведь моя, мягко говоря, неидеальность, обусловленная дурацкой, но любимой работой, была очевидна с самого начала. Зачем было выходить за меня замуж? Рожать Саньку? Пацан от наших разборок скоро неврастеником станет. Почему-то в последнее время при разговорах с моей драгоценной мне постоянно кажется, что из ее рта выпрыгивают мерзкие пупырчатые жабы. Но куда разводиться? Три года всего мальчишке. Не хочу я, чтобы сын без отца рос».

После общения с Людой на душе стало совсем тошно. Когда-то все было по-другому. Нет, женушка всегда за словом в карман не лезла. А исчерпав все свои аргументы, любила сбежать к родителям, рассчитывая на то, что Володя весь изведется без нее, без сына. Но – через дымку любовного дурмана любые проблемы кажутся незначительными. Седов терпел, вначале списывая конфликты на обычную для двух людей притирку характеров. Потом привык и не обращал на Людины выкрутасы особого внимания. Теперь же было от всего этого очень горько. Любовный дурман имеет обыкновение рано или поздно рассеиваться. И тем больнее осознавать: большая и лучшая часть жизни прожита. Впереди – уже, наверное, не лучшая часть. Которая пройдет рядом с женщиной, получающей удовольствие от ссор и скандалов. Но расстаться?..

«Нет, нельзя, – вздохнул Володя, машинально исчерчивая лежавший перед ним лист бумаги рожицами жутковатых чудовищ. – Санька маленький. Потом понадобится, чтобы ребенок в спокойных условиях пошел в школу. Затем переходный возраст, далее по курсу – институт. Я слишком часто видел, что вырастает из детей, чьи родители развелись. Не хочу такой судьбы для своего сына. Не хочу…»

– Ладно, хватит тут Санта-Барбару разводить, – пробормотал следователь и подошел к клетке. Вытряхнул шелуху из кормушки, насыпал сразу оживленно зачирикавшей Амнистии корма, поменял водичку. – Поеду-ка я пообедаю. Раз Людка меня в профилактически-воспитательных целях не кормит, буду нагло прогуливать семейные денежки. Закажу в кафе…

Он сладко зажмурился. И решил, что попросит официантку принести кусок хорошего мяса. И жареной картошечки. И фиг с ним, с постоянно увеличивающимся брюшком. Должны же быть в жизни хоть какие-то радости!

Автомобиль следователя Седова, старые проржавевшие «Жигули», к числу радостей жизни точно не относился. Дребезжал, как ведро с гвоздями, часто ломался. С учетом его возраста, о котором Володя предпочитал суеверно не вспоминать, это было совершенно не удивительно. Правда, была у машины одна особенность. «Жигули» вели себя прилично в том плане, что ломались только возле дома или возле прокуратуры. Что такое секс с машиной на трассе, следователь Седов, к счастью, не знал. И рассчитывал не узнать вплоть до прощания со старым «жигуленком» и приобретения машинки поприличнее.

Открыв автомобиль, Володя опустился на сиденье и с неудовольствием поморщился. На улице-то прохладно, а его таратайка прогрелась, как сауна. После поворота ключа в замке зажигания мотор всхлипнул. И еще. Но потом завелся, загудел ровно.

Володя включил заднюю передачу – впереди «жигуленка» красовался сверкающий темно-синий бампер служебного «Форда» Карпа – и, посмотрев в зеркало заднего вида, сдал назад.

Удар… Несильный, мягкий, но от него ноги на педалях вмиг стали ватными. И – как кадры замедленной фотосъемки в заднем стекле. Взметнулись тонкие руки, раздался истошный визг.

Выскочив из машины, Володя изумленно уставился на лежавшую возле бордюра девушку.

– Девочка, что ж ты по сторонам не смотришь? Как нога, цела? А чего ревешь тогда? Это ссадина, успокойся, – забормотал он, осматривая разодранные коленки. – Как тебя зовут? Не плачь, Таня. Да успокойся же ты!

– Я нечаянно. Извините, – стонала девушка. – О-ой как больно! – Она, опираясь на машину, попыталась встать, но снова опустилась на дорогу. – Ноги не держат…

Кости – это Володя понял даже при визуальном осмотре, а уж когда его пальцы ощупали колени и голени, то сомнений не осталось – у невнимательной Тани совершенно целы. Может, ушиб. Может, растяжение. И стресс, конечно. Возможно, орет как резаная по другой причине. У людей разный болевой порог. Есть уникумы, при малейшей царапине переживающие жуткие страдания.

Подхватив всхлипывающую девчонку на руки, Седов сказал:

– Открой-ка дверь. Ага, вот так. Отвезу тебя к врачу, горе луковое!

Девушка казалась легкой как пушинка. И от нее очень хорошо пахло, розой и лимоном. Седов опустил Таню на заднее сиденье и, показав застывшему на крыльце прокуратуры водителю Карпа язык, нажал на газ.