Крест Евфросинии Полоцкой - Ольга Тарасевич

Ее светлым блестящим волосам, думал Володя, поглядывая в зеркало заднего вида, двадцать. Ее заплаканным глазам двадцать. Только у молодости бывают такие глаза, искренние, горящие, чистые. И чуть полноватым длинным ножкам девушки тоже двадцать. Скоро их обладательница перестанет носить микроскопические шорты. И переходить улицу, не глядя по сторонам. Она станет серьезной бизнес-леди или озабоченной матерью-наседкой. И только тогда поймет, какое это счастье – когда тебе всего двадцать. А теперь – нет, не понимает. Теоретически все ценят молодость и опасаются старости. Но это, наверное, тот случай, когда оценить разницу между медовым ароматом и черной бездной можно лишь тогда, когда уже стоишь на краю…

– А как вас зовут? – вытерев глаза, поинтересовалась Таня.

Володя, хмыкнув, не ответил. «Не надо нам никаких случайных связей. И так башка кружится от красоты ее, молодой и оглушительной, от умопомрачительного запаха. Сейчас заброшу девицу к знакомому врачу и забуду о ней, – подумал Седов. – Не хватало мне еще голову забивать всякими глупостями!»

Больно. Так больно, что, кажется, уже никаких сил нет терпеть, да за что же такие страдания, закончится ли это хоть когда-нибудь…

– У вас мальчик!

В глазах все плывет. Но радость и любопытство заставляют приподняться, сосредоточиться.

Вика смотрит на ребенка в руках врача и от ужаса не может даже закричать.

На крошечных пальчиках – перепонки. Головка малыша слишком непропорциональная, с развитыми надбровными дугами. А глазок и носика почти не видно. На лице – только губы. Толстые, вывороченные.

Ребенок начинает увеличиваться, расти. Вот врач уже едва удерживает жирное тельце.

– Ма-ма… – неожиданно низким басом говорит бывший младенец.

И окончательно становится Дениской.

– Ма-ма-ма-ма…

Вика подскочила на кровати и испуганно оглянулась по сторонам. Сон. Как хорошо, что это всего лишь сон! Неудивительно, что после вчерашнего ее мучают кошмары…

Но надо не разлеживаться в постели. А сделать так, чтобы эти кошмары никогда не стали реальностью. Сергея дома уже нет. И это к лучшему. Она соберет вещи и оставит ему записку. Не будет никаких выяснений отношений. Нечего выяснять. Все оказалось так ужасно, что принять это – невозможно. Может, малодушие. Или трусость. Но поступить по-другому никак нельзя.

Виктория подошла к телефону и, поеживаясь – коротенькая кружевная рубашечка насквозь продувалась сквозящим из открытого окна холодом, – набрала номер Веры.

– Ты че, сдурела, в семь утра трезвонить! – хриплым сонным голосом завозмущалась подруга. – У меня ж сегодня выходной. Могу я хоть поспать по-человечески?

– Извини. Просто мне больше не к кому обратиться. Ту квартиру, где я жила, уже сдали. Можно я пока остановлюсь у тебя?

Верка переполошилась, застрекотала как сорока:

– Ты точно сбрендила. А Сергей? А свадьба? Ничего себе хухры-мухры! Егоная бывшая позвонила? Или, может, домой заявилась? И ты из-за этого все ломаешь? Дурочка! Бабе мы этой быстро морду-то расцарапаем.

– Да замолчи ты! – не выдержала Вика. – Нет никакой бабы! Хуже все. Намного хуже. Я не выйду за Сергея замуж. Сейчас соберу вещи и уйду. Можно у тебя перекантоваться?

– Ты точно дура! Если не баба, то ваще проблем никаких. Напридумываешь вечно всякой фигни! Короче, я сейчас приеду, – заявила Верка и бросила трубку.

«Это ничего не изменит», – уныло подумала Вика.

Машинально набросив рубашку Сергея, она вздрогнула от запаха его одеколона, как от удара хлыстом.

Забыть. Запах, и любовь, и счастье. И Дениску.

Она разыскала свой махровый халат и принялась за сборы.

Думать о том, что она уже успела привыкнуть к этой гостиной. Конечно, комната обставлена простенько, но симпатично. Может, дело в том, что это была первая почти своя комната? И поэтому она так нравилась? Как нравились даже старенькие банки для крупы на кухне, как глупый затоптанный ковер в прихожей?

Думать о том, что девчонкам из кафе «В Габрово» теперь есть о чем посплетничать. Верка, поди, уже всем растрепала, что Вика готовится к свадьбе. Да и сама она, что греха таить, когда писала заявление об уходе в отпуск, загадочно так улыбалась, намекая: ей есть чем заняться. Кое-чем поважнее солнечных ванн!

Думать про жару. Точнее, про ее отсутствие. Наконец-то похолодало, как хорошо. Теперь хоть дышать можно будет, и топик не прилипнет к спине всего через десять минут после душа. И может, безумно дорогие, но жутко натирающие ноги итальянские босоножки со стразами возымеют совесть и перестанут покрывать ноги гроздями водянистых мозолей.

Звонок в дверь ее испугал. Только Сергея сейчас не хватало. Потом Вика вспомнила, что обещала приехать Верка. И значит, ей придется все объяснять. И в глазах уже стоит Дениска, и щеки становятся мокрыми…

Верка, растрепанная, с воинственно торчащими белыми кудряшками, сразу же уперла руки в боки. И затараторила:

– Давай, Викуля, рассказывай. Главное – не раскисай. Один чердак хорошо, а два лучше. Выкрутимся. Пошли кофейку жахнем. Ты хоть завтракала? Бледная, сил на тебя нет смотреть! Не реви, не реви. Москва слезам не верит!

Заливаясь слезами, Вика прошла на кухню, достала банку с кофе. Одна ложка просыпалась мимо турки, разлетелась по бежевой деревянной крышке шкафчика.

– Э-э, милая, да тебе совсем худо, – заметила Верка, понаблюдав, как Вика тыкает пальцем в черные крупинки, а потом стряхивает их в мусорное ведро. – Ты садись, я сейчас уберу.

– У тебя есть сигарета?

Вера изумленно вытаращила глаза:

– Ты же делаешь вид, что не куришь! А если Сергей унюхает?

– Все равно. Я же тебе говорю, свадьбы не будет. Я уже и сумку собрала. Сейчас мы кофе выпьем и уйдем.

«Никуда ты отсюда не уйдешь, не позволю», – явственно прочиталось на лице Веры. Но этот вывод она предпочла оставить при себе, махнула рукой на сумку:

– Там сигареты.

Щелкнув зажигалкой, Вика глубоко затянулась. И, стряхивая пепел мимо блюдечка, попыталась объяснить, что именно случилось…

…Еще работая в кафе, она обратила внимание: по четвергам Сергей никогда не приходит ужинать. То есть случается, что и по другим дням недели его тоже нет. Но он тогда всегда рассказывал, чем занимался. Смотрел футбол, встречался с друзьями. Или просто заработался. А когда Вика невзначай интересовалась насчет четверга, он тоже, как правило, ссылался на работу. Но красивое лицо становилось каким-то уж очень напряженным.

Переехав к Сергею, Вика с ужасом поняла: и теперь он по четвергам исчезает. У невесты-то прав уже побольше, поэтому она прямо спросила: в чем дело? «Волейбол», – отмахнулся Сергей. И видно было: нервничает. «Знаем мы этот волейбол, – с досадой подумала Вика. – Блондинка или брюнетка твой волейбол. Не позволю морочить себе голову. И разрушать нашу семью! А волейбол, солнце мое, ты давно пропускаешь. Потому что Рахманько жаловался, что я совсем тебя затерроризировала, даже в спортзал не отпускаю. Я тут ни при чем, конечно. Но волейбол у тебя по средам. А сумка твоя спортивная валяется в багажнике. И, судя по тому, что ты ее не приносишь домой и не заталкиваешь форму в стиральную машинку, ты в спортзале давно не появляешься…»