Удивительные истории о мужчинах - Эдуард Овечкин

Вывели нашего болезного в трусах нараспашку, он ругается, мол, зачем вы меня разбудили, такой ужин снился. Мы его в охапку – и в машину. Он нам объясняет, что на длинном пути избавления от всякой зависимости необходимо делать серьезные остановки. И что он практически невиноват, что начал ужинать еще на работе. И настаивает на гастрономе.

Тут Сергей вспоминает, что есть такая шлифовательная традиция – посошок. И в третий раз добровольно проваливается в жерло вытрезвителя. Херувим вслух пожалел, что нам всем тут клизму не прописали. С радостной ртутью или веселым плутонием. Серега опять вернулся, хохочет: я бы, говорит он спасенному во спирту, на твоем месте какое-то время из дома вообще не выходил. За такой откат они теперь тебя по всему городу вылавливать будут.

Это я к чему? Да ни к чему – все, как могут, спасаются, но не все могут спасать.

И никогда не отдавайте свой ужин врагам.

Рыбаки, доложу вам, мало чем отличаются от людей. Нам тоже надобны наличная удача, трезвая метеосводка и бессмертие. Разве что денег чуть побольше, потому как нет пока такого закона, чтоб рыбакам водку бесплатно раздавать.

Серега утверждает, что на рыбалке главное – это рекогносцировка, дислокация и дегустация. В дождь пить надо чаще, а при восточном ветре – больше. Зимой водка слаще, а летом интересней. Осенью лучше закусывать, а весной можно запивать.

Весь этот трактат неутомимый аналитик выдал, телепаясь в санях за снегоходом, который вез нас на девственное озеро. Каждый постулат он подкреплял практическим экспериментом, отхлебывая из фляжки, потому как, по его словам, в санях за снегоходом трезвыми ездят только падшие алкоголики. Бриллиант озера в обрамлении заснеженных сосен встретил нас первородным снегом с привкусом предвкушения. Кристальный воздух можно было откусывать, а вся тишина мира скопилась над озером и томно безмолвствовала.

Серега тут же придумал новый термин – экоалкоголизм.

Родимые пятна избушек, разбросанных по берегу, манили теплом и комфортом во хмелю. Но оказалось, что зафрахтованная нами, самая уютная и в отдалении, еще занята такими же учеными в области спиртосодержащих продуктов. Недопрактиковались еще, лабораторные работы доделывали, видимо. Смотритель кордона Николай, этакий Чиполлино на пенсии, разместил нас временно в главной избе, которая позиционировала себя как центральный офис.

Частично расчехлившись, мы продолжили дискутировать на тему, испытывает ли рыба синдром жертвы. Потом Серега свернул разговор в привычное русло и опытным путем грозился доказать, что водка как женщины – нет двух одинаковых бутылок. В каждой есть своя загадочная изюминка. Никто не отказывался стать подопытным, и даже Коля, поскольку – халява. Серега потом присвоил ему звание пассивного алкоголика и дал кличку Сухофрукт.

Через некоторое время прибыла новая банда мыслителей, а наша изба уже освободилась и надо было динамично менять диспозицию, в смысле ретироваться в ритме гопака. В суматохе похватали вещи, на столе – оставалась только-только початая бутылка с экспериментальным материалом, и Серега, не задумываясь, сунул ее за икону в красном углу избы. Почти во всех рыбацких избах есть такой угол с изображениями.

Недоумевать было некогда, и мы спешно переселились. Пока располагались в своей хибаре, Сергей рассказал, как однажды искал дома бутылку водки, спрятанную накануне в порыве предусмотрительности. Нашел, утверждает, все: любимую зубную щетку под диваном, настоящий дневник старшего сына, полбутылки трехлетнего коньяка, на котором уже можно было дорисовывать еще пару звездочек, заначку своей жены и свою, старый мобильник в морозилке. Водки не нашел. Я говорю, как такое может быть, ты лучший сыщик республики какого-то там лохматого года? В этот раз, говорит, сыщик во мне проиграл оперативнику.

Осторожно спрашиваю, ну, а сейчас что было? Вот испарится у нас водка, как она это умеет – неожиданно и ночью, что будешь делать? Как попрешься в чужую избу? Ты думаешь, там тебе обрадуются?

Ну, во-первых, говорит, после Библии самая умиротворяющая книга – Уголовный кодекс.

– А во-вторых, мне всегда есть что сказать людям, особенно ночью.

– И что ты им скажешь?

И вот поднимается этот ученый гоблин, эти два метра угрюмой доброты, разводит в милосердии угрожающем руки и скрипучим от дешевых сигарет голосом нежно произносит:

– Люди добрые, скажу им. Я не к вам. Я к Господу.

Атмосферное давление над озером резко подскочило. Не хотел бы я оказаться в той избе, потому как у Сереги косая сажень еще и в мозгу.

Мы продолжили изыскания в области потребления, потому что на рыбалке пить – это, конечно, грех, а не пить – это предательство.

На следующий день у нас не клевало, не знаю, может, ветер восточный или давление подвело.

До сих пор толком не понимаю, на чем держится земля, но вот небеса мои подпирают пара-тройка атлантов. Сила духа в них дьявольская, а позвоночники человеческие. Короче, попал Серега в госпиталь. В самый разгар закрытия зимнего сезона. Ельцы с окунями близлежащих водоемов сильно праздновали, может, даже танцевали матросский танец, потому как устали смотреть на кузькину мать, что Серега им постоянно демонстрировал.

Но госпиталь Сергея переваривал плохо и отторгнул достаточно быстро, как только пациент смог самостоятельно передвигать не только челюстями.

Рассказывая, жаловался на заведение, что, мол, ерунда все, из прогрессивных методик только принудительное плацебо и вечный чапаевский рецепт: «Врешь – не возьмешь!»

Медсестры старой модификации, капельницу и клизму ставят с одинаковым лицом.

Лечащие врачи профессионально умеют смотреть сквозь пациента, из потешного – только МРТ.

Но!

И тут Серега поднимает вверх указательный палец. Обстоятельно любуется на него.

Госпиталь, говорит, в последнее время пользуется славой весьма эффективного учреждения: статистика выздоравливающих удивляет даже самих врачей, не говоря уже о мифическом Минздраве. А секрет чертовски прост – только, серьезно просит Сергей, вы никому не рассказывайте.

Сразу за госпиталем, вплотную, как жертва точечной застройки, стоит культурно-спортивный центр. На втором этаже, в фитнес-клубе, очень удачно сломались жалюзи. И вот три раза в неделю десять отборных фурий насилуют там велосипедные тренажеры. Надо уточнить, что госпиталь ведомственный, народ там ремонтируется в основном однополый, суровый, но чуткий до животрепещущих красот.

А красоты трепетали так живо, что некоторые умирающие даже на ужин не ходили, лишь бы не пропустить живительную процедуру. Прямо у окон и скрежетали зубами от радости.

Некоторые богини в среду крутят педали так, что сразу понятно – похудеть нужно к пятнице. Непонятно только зачем, ничего ведь лишнего на них нет, а некоторым даже не помешало бы чуть фундаментального. Размер красоты избыточным не бывает.