Храбр - Олег Дивов

– Говорил мне Добрыня – присматривай за ним… – ляпнул Микола и осекся.

– За мной? Эй, живее поворачивай! Мне нужен этот Атас! Очень нужен! Уйдет под воду – ныряйте, спасите! Он подтвердит василевсу, что мы прибили Георгия.

– Чего ж ты велел его выбросить?

Ладья заложила крутой поворот, Микола едва не упал.

– Очень давно. Хочется. Кого-нибудь. Кинуть в воду! – раздельно прорычал Илья. – А теперь ответь, племяш. Раз тебе Добрыня наказал за мной присматривать… Чего ж так худо смотришь?! У твоего храбра с раннего утра во рту ни крошки!

Микола надулся и полез обратно к мачте. Принялся копаться в мешках.

Гребцы оттабанили веслами, ладья встала. Неправильного Цулу поймали за волосы, потащили из моря.

Илья сел и так повернулся, чтобы никого не видеть.

– Слышь, дядя! – позвал Микола. – А давай, раз Цулы на одно лицо, срубим Атанасу голову! И скажем василевсу, мол, это Георгий! Пока голову довезем, она вся сморщится, родная матерь не узнает.

– Отстань! – попросил Илья. Он сидел и шумно сопел носом. Так или иначе, главное было исполнено – херсонский стратиг мертв. Опять повезло. Но слишком много удач на одну затею. Как бы запас не исчерпался. Пора утихомириться, переждать время, подумать о будущем. Иначе жди худа.

Ладья снова разворачивалась, вставая по ветру.

К храбру сунулся Касьян, но тот рыкнул:

– Уйди!

Дионисию он просто молча показал кулак.

Подошедшему Миколе было сказано:

– Отлезь! Эй, нет! Дай сюда. А теперь сгинь.

Илья сунул в рот кусок вяленого мяса и зажевал.

Потом лег и прикрыл глаза.

– Жалко, скальда нет среди нас, песню сложить о походе, – услышал он сквозь дрему голос Касьяна. – А то после насочиняют, так наврут… Раз шли в рубище, да к святым местам, скажут – монахи были, помяните мое слово. Заранее стыдно. Ну какой монах из меня? Недостоин. И хотя Господь подал знак…

«Бог подал много знаков, – думал Илья. – Мне тоже. Раньше я не умел их видеть, теперь научился. Пожалуй, если удастся раздобыть коня, надо и правда сходить в Иерусалим. Коня найдет Глеб. На дорогу Микола одолжит – вон у него сколько камушков в рукояти меча. Проводника Денис изыщет. И все устроится. Любопытно, каков собой Гроб Господень, тяжел ли. И сильно ли его стерегут?..»

С этой мыслью Илья заснул.

Ему снилось, что они с Добрыней плывут на огромном корабле-городе, где одних церквей аж три, да еще монастырей три, где харчевни и постоялые дворы, терема да торжища. Весело на корабле, празднично, но отчего-то щемит сердце. И стоят витязь с воеводой бок о бок на высокой корме, да глядят в ту сторону, где Русь. И говорит Илья Урманин, совсем будто Иванище давеча:

– Когда-нибудь я вернусь.

К спящему Илье подсел Микола с куском парусины и заботливо укрыл своего храбра.

2006

До XVII века русские эпические песни звучали всюду, даже в московских царских палатах. Затем власть решила истребить скоморохов – и «старины» лишились своих главных певцов. Эпос уцелел, его сохранили крестьянские сказители, калики-пилигримы и отчасти казаки. Имена Ильи Муромца и других богатырей не были забыты. Но долго русские «старины» существовали как бы сами по себе. Наиболее образованная часть общества то ли просто не слышала их, то ли не придавала им должного значения.

Потом случился прорыв – в 1804 году напечатали часть «Сборника Кирши Данилова», составленного полувеком раньше безвестным «казаком Киршей Даниловым» для уральского заводчика Демидова. На «старины» и «скоморошины» обратили внимание литературоведы и историки. С середины века пошел интенсивный сбор материала, Олонецкий край был провозглашен «Исландией русского эпоса», крестьян-сказителей повезли выступать в большие города. Наконец, к былинным источникам начали обращаться художники.

В 1915 году Москву посетила знаменитая сказительница Мария Кривополенова. Столица произвела сильное впечатление на простую женщину. «Старины», которые пела Мария Дмитриевна на далекой Пинеге – о городах великих с мостами каменными, – оказались правдивы!

Но настоящее откровение «вещая старушка» пережила в Третьяковской галерее, увидев картину Васнецова «Три богатыря».

– Глядите-ко! – воскликнула Мария Дмитриевна. – Жили-были преславные богатыри. Не сказка-побаска, а жизнь бывала: Илья-то Муромец из-под ручки врага высматривает. На руке у него палица висит, свинцом налита, а ему как рукавичка!

Именно так – можем подтвердить мы сейчас. «Не сказка-побаска, а жизнь бывала». Правда, Киевская Русь не знала «богатырей» и не слагала о них «былин». А реальные Илья «Сапожок» Печерский и Александр «Алеша» Попович никогда не встречались с князем Владимиром Святославичем и его дядей Добрыней. Тут уж ничего не поделаешь. Столетиями, вплоть до ХХ века, былины служили для русского народа учебником, по которому тот постигал свою историю. Увы, эта история не совпадает с большинством летописных или литературных источников, включая сказания о русских витязях. Даже если в основе былины лежит историческое событие, разглядеть его непросто – время действия сдвинуто, герои принадлежат разным векам (если не эпохам), все перепутано и перемешано.

Былины перекраивают реальность когда случайно, а когда и намеренно. Но в главном они точны. Роль старших дружинников, «княжих мужей» в становлении Руси была велика. Пускай былинные образы «преславных богатырей» искажены, а их отношения с «ласковым князем Владимиром» складываются весьма причудливо, но сами могучие воины, опора власти и вершители судеб – та действительность, без которой немыслима Киевская Русь.

Карьера Добрыни как государственного деятеля завершилась ориентировочно в 1015 году, вклад его в нашу историю колоссален. Период активности Ильи Печерского приходится, вероятно, на 1160–1180 гг., о свершениях Ильи мы не знаем почти ничего, зато он – русский святой. Ростовский «храбр» Александр Попович упоминается в Тверской летописи под 1224 г. как человек, призвавший дружину бросить служение удельным князьям и отправиться в Киев. Рядом с Поповичем в битве на Калке сражался «Добрыня Рязанич – златой пояс». Разных Добрынь в летописях семь: похоже, наслоение их образов сыграло роль в формировании былинного трио Илья – Добрыня – Алеша.

Первейший и любимейший герой былин – Илья Муромец.

Кто же он?

Персонаж русских «старин», германской поэмы «Ортнит» и норвежской «Тидрек-саги». Илья Муромец, он же Моровлин, он же Муравленин и Муравлин, вероятно – Мурманин, Урманин. Ilia Muravitz. А еще Muurovitza. Он же Ilias von Riuzen. Он же Ильюша, Илёйко, Илья сын Иванович, и так далее.