Счастливая жизнь для осиротевших носочков - Мари Варей

дурак, поэтому понимаю, что ты потеряла близкого человека.

– Я не та, кто тебе нужен, Джереми. Поверь. – Мой голос подрагивает, но, несмотря на это, говорю я уверенно.

Джереми залпом осушает стакан и со стуком ставит обратно на стол.

– Скажи мне, что у нас ничего не получится, что ты любишь другого или что я просто тебе не нравлюсь, и я отстану. Но не решай за меня, кто мне нужен! Ты мне нужна, ты одна! Я знаю, что тебя тяготит прошлое. Если хочешь с ним разобраться, то я тебе помогу, и вместе мы…

Я резко прерываю его:

– «Если хочешь с ним разобраться»? На что ты намекаешь? Что я не хочу? Ты понятия не имеешь, с каким прошлым я должна, как ты выражаешься, «разобраться»! Ты понятия не имеешь, за какие грехи я расплачиваюсь и буду расплачиваться до конца жизни!

– Потому что ты мне ничего не рассказываешь! – взрывается Джереми. – Что особенно нелепо, учитывая, что я давно понял тайну, которую ты так отчаянно пытаешься скрыть!

– Нет, неправда… – машинально отвечаю я, сжимая браслет так сильно, что чувствую, как металлические подвески впиваются в ладонь.

– Помнишь день своего собеседования в «ЭверДрим»? – спрашивает Джереми.

Он снова обрел самообладание и теперь использует спокойный, сдержанный тон, который не выдает эмоций. Яростно трясу головой, но в глубине души знаю, что уже слишком поздно. Лед под ногами пошел трещинами, для меня нет пути назад. Когда я почувствовала, что Джереми может меня понять, мне следовало оставаться начеку, следовало оттолкнуть его, а не привязаться.

– Прекрати… пожалуйста, прекрати…

– Я спросил, связана ли ты со Скарлетт Смит-Ривьер. – Он делает небольшую паузу. – Ты ответила, что с точки зрения статистики фамилию «Смит-Ривьер» носят тысячи человек и что ты слышишь этот вопрос с детского сада, что очень странно, поскольку когда ты ходила в детский сад, Скарлетт Смит-Ривьер еще не обрела известность, ведь если верить ее страничке в Википедии, вы родились в один год.

– Это просто выражение, – дрожащим безжизненным голосом отвечаю я.

Не сводя с меня глаз, Джереми спокойно продолжает:

– Допустим. Знаешь, что еще написано в Википедии? Что Скарлетт Смит-Ривьер родилась в Род-Айленде, в маленьком приморском городке. Совсем как и ты. И что у Скарлетт была сестра, с которой они были очень близки. Именно ей Скарлетт посвятила прославившую ее песню «Сестры»… Думаю, ты сама знаешь, что эту сестру зовут Алиса, верно? Так вот, с одной стороны, я уважаю твое нежелание рассказывать о своем прошлом, но с другой – мне трудно принять тот факт, что ты ни капли мне не доверяешь.

Качаю головой, мне тяжело дышать. Я позволила Джереми догадаться о правде, я выдавала себя тысячу раз, шаг за шагом. Мне больно. Больно от того, что придется покинуть его, и больно от правды, которую он решил вытащить на свет божий.

Делаю глубокий вдох. Мне больше нечего терять, поэтому я разыгрываю свой последний козырь, ледяным тоном бросая:

– Избавь меня от сеансов психотерапии, ладно? Чего ты от меня ждешь, Шерлок Холмс? Чтобы я восхитилась твоей дедуктивной работой? Любой может зайти в Википедию и сделать вывод, что моя сестра была знаменитостью и что я потеряла ее при трагических обстоятельствах… Но, честно говоря, не вижу связи между моей сестрой и тем, что, судя по всему, наши с тобой желания больше не совпадают!

Джереми подливает себе виски и делает глоток, не сводя с меня взгляда, и я понимаю, что проиграла. Мне с самого начала следовало понять, что в отличие от других он видит меня насквозь. Мне следовало это понять, потому что, если уж говорить начистоту, именно поэтому я так сильно к нему привязалась.

– Это не единственный вывод, который я сделал, – спокойно говорит Джереми. Встает, подходит к стоящей на полу коробке с виниловыми пластинками и начинает в нем рыться. Потом возвращается, и я чувствую, как кровь стынет у меня в жилах. Он кладет передо мной пластинку, и мои легкие сводит судорогой.

– Когда ты пришла ко мне впервые, то заинтересовалась этой пластинкой, и я сказал, что я большой поклонник Скарлетт.

С обложки на меня дерзко смотрят густо накрашенные глаза.

Я ее не знаю. Больше не знаю. Дыши, Алиса.

Ничего не отвечаю. Я физически не способна произнести ни слова, паника накрывает темным и пыльным мешком, душит, забивает глотку, словно я тону в зыбучих песках. Во взгляде Джереми мелькает беспокойство, и когда я пошатываюсь, он подхватывает меня. Меня трясет. Впиваюсь Джереми в плечи, не зная, хочу обнять его или оттолкнуть.

– Т-ты ошибаешься… я… – заикаясь, начинаю я.

Джереми обрывает меня тем серьезным голосом, который обычно успокаивает меня, но на этот раз – уничтожает.

– Тем вечером, когда я увидел тебя на Дивали… с ярко накрашенными глазами и распущенными волосами… Сходство было просто поразительное…

При мысли о том, что после сегодняшнего вечера я больше никогда его не увижу, у меня ноет сердце. Я словно окаменела. Я должна бежать, пока еще есть время. Но тело меня не слушается, я даже ответить не могу…

– А потом все эти мелкие детали… тот странный разговор с Реда об удалении татуировок, то, что ты не хочешь слушать музыку, то, что такая неглупая девушка путается в градусах Цельсия и Фаренгейта, хотя якобы жила в Лондоне…

А потом он наконец повторяет простую и, казалось бы, безобидную фразу, которая несколькими минутами ранее заставила меня похолодеть и которая вот-вот разрушит все барьеры, так тщательно выстраиваемые на протяжении последних пяти лет, разрушит тщательно уложенные слои лжи. И в тот момент, когда я пытаюсь понять, где и когда произошел взмах крыльев бабочки, из-за которого рухнул мой мир, лед у меня под ногами проваливается, и я падаю в бездонную пропасть реальности.

– Но я бы и так все понял, когда ты впервые осталась у меня на ночь. Я уже говорил: ты поешь в душе, Скарлетт.

Дневник Алисы

Лондон, 15 мая 2012 года

Вот и все, Брюс. Скарлетт улетела. Я провожала ее и только что вернулась из аэропорта Хитроу, расстроенная и подавленная. Перед тем как мы расстались возле пункта паспортного контроля, я дала ей небольшой, наспех упакованный сверток.

– У меня для тебя подарок.

Развернув сверток, Скарлетт вытащила из него браслет с тремя маленькими подвесками. Один был в виде рыбки, другой – лодки, а третий – крошечного маяка. Ужасный китч, чего душой кривить. Я купила этот браслет позавчера на рынке. Он напомнил мне о Квинстауне.

– Вот станешь суперзвездой, будешь смотреть на этот браслет и вспоминать наше детство.

– Он довольно миленький, – солгала Скарлетт.

Я рассмеялась.

– Думаешь, за все то время, которое мы провели вместе, я не научилась распознавать твою ложь?

Скарлетт тоже рассмеялась и надела браслет на запястье, где ее покрытую татуировками кожу уже украшало бесчисленное множество браслетов.

– Теперь с тобой всегда будет частичка меня. Помни об этом, если когда-нибудь тебе станет грустно или одиноко.

Скарлетт крепко обняла меня.

– Спасибо, Алиса, – прошептала она, – это прекрасный подарок.

Чтобы скрыть слезы, я спрятала лицо в ее волосах – платиновых с розовыми прядками. В детстве они пахли ромашкой. И я вдруг подумала, что когда Скарлетт станет знаменитой, я буду единственным человеком в мире, знающим эту подробность.

– Он страшный, знаю, – с улыбкой продолжила я. – Разрешаю носить его только тогда, когда будешь скучать по мне.

– Тогда мне придется носить его постоянно, потому что я скучаю по тебе все время, – призналась Скарлетт и одарила меня своей согревающей улыбкой, редкой и яркой, как луч солнца в декабре. Улыбкой, которая досталась Скарлетт от отца и которую мама ей так и не простила. На короткое время эта улыбка осветила помещение аэропорта, но потом Скарлетт скрылась на вершине эскалатора, чтобы улететь на другую сторону Атлантики и записать песню обо мне. Мы не увидимся до Рождества, то есть больше чем полгода… Скарлетт подумывает приехать к нам в Лондон с мамой. И кто знает, Брюс, может, когда я увижу свою младшую сестренку в следующий раз, она будет рок-звездой. Было бы забавно, правда?

* *