Последняя из амазонок - Стивен Прессфилд

РАССКАЗ СЕЛЕНЫ

Существует распространённое мнение, будто Элевтеру стали называть Молпадия — «Песнь Смерти» после осады Афин. Это не так. Скифы дали ей это прозвание после бойни у Иссохших холмов. А произошло это следующим образом.

Свершив расправу, победительницы галопом устремились к Танаису, где на отмелях сотнями валялись трупы врагов, павших в начале схватки.

Нам нужны были их скальпы, и я могу засвидетельствовать, что то был час высокого торжества и ликования. Нас дожидались трофеи, добытые нашей доблестью и нашим оружием, символы чести и славы, которой жаждали все мы — все до единой. Я и сама стремилась продемонстрировать эти почётные отличия и открыто заявить о Дамоне как о своём возлюбленном. Если мы не завладели этими скальпами сразу, то лишь потому, что не могли позволить уйти вражескому обозу с костями наших младших сестёр. Теперь у нас появилась возможность возместить упущенное, и всё войско устремилось назад, к реке.

Равнинные племена в большинстве своём боятся воды, а скифы в этом отношении превосходят всех прочих. Они питают к морям и озёрам такое отвращение, что даже не купаются — из опасения, что вода овладеет их душами. Самая ужасная участь, какую может себе представить скиф, — это погибнуть в воде, а потом ещё и потерять скальп. Вот что лишает их надежды на посмертное блаженство. И это, в частности, являлось одной из наших целей.

Но возле утёсов Антиопа остановила войско. Удержав воительниц почти у края обрыва, она выехала перед строем и громогласно призвала соотечественниц отказаться от надругательства над телами поверженных врагов.

— Довольно! — вскричала она. — Мы отомстили живым, а в том, чтобы терзать трупы, нет никакой доблести!

Нужно ли говорить, что эти неслыханные слова были встречены взрывом всеобщего негодования! Мы не понимали, чего ради нам следует отказываться от почётных трофеев, дарованных нам Аресом Мужеубийцей. Ярость стала ответом на призыв царицы. Возмущение воем прокатилось по всей линии амазонского строя. Небеса возвысили нас, послав нам победу, а отвергнуть дарованное богами есть дерзкое святотатство!

Не говоря уж о том, что наше намерение всего лишь срезать волосы с голов этих навозных жуков само по себе было проявлением величайшей терпимости. Достанься победа скифам, они обошлись бы с нашей плотью так же, как обошлись с телами попавших в их руки наших младших сестёр!

Крики поднялись такие, что расслышать слова Антиопы не было никакой возможности, однако её намерения были понятны и без слов. Она галопом скакала туда-сюда вдоль строя, воздев над головой секиру.

— Назад! Не входите в реку!

Вперёд выехала Элевтера. Я находилась слишком далеко и не расслышала слов, обращённых ею сначала к Антиопе, а потом — к сёстрам, но видела, как она поравнялась с царицей, задержалась на миг, а потом, издав боевой клич, поскакала вниз по склону. К реке.

Сёстры, все как одна, последовали за ней. Я тоже устремилась вниз; копыта моего коня бороздили склон. Скальпы снимали без разбора, ибо возможности определить, чьей рукой был повержен тот или иной враг, у нас не было. Каждая брала то количество, которое, по её убеждению, заслужила.

В языке тал Кирте есть слово «аноксе», соответствия которому в эллинском не существует. Обозначает оно смещение волчьей стаей вожака, неспособного убить добычу, или прайдом — старшей львицы, утратившей охотничье рвение. У нас, как и у наших хищных собратьев, такого рода падение мгновенно и необратимо.

Эту участь Антиопа навлекла на себя сама, выступив против первейшей божественной заповеди: «Никогда не щадить врага». Поступить так — значит пойти против священной «эхал», самой природы, в лексиконе которой отсутствует слово «пощада». Хуже того, поступок Антиопы был вдвойне постыден, ибо являлся ещё и «нетом» — «вещью зла», поскольку стал несомненным результатом совращения нашей бывшей царицы эллинами, и в первую очередь её влюблённости в Тесея. Это привело к тому, что она, в один миг утратив всё своё влияние, стала в глазах своего народа конченым человеком.

Ночью, когда торжествующее войско разбило лагерь, Элевтеру провозгласили славнейшей из славных, причём не только за подвиги, явленные в бою, но и за отважное противостояние безумному стремлению Антиопы проявить неуместное милосердие к поверженному врагу.

Спустя два рассвета, когда родичи скифов прибыли за телами своих павших и увидели то зрелище, которое приготовила им ненависть Элевтеры, они, поражённые и раздавленные горем, присвоили ей имя, под которым она стала широко известна: Молпадия, «Песнь Смерти».

Среди воинственных народов воздать человеку наивысший почёт могут отнюдь не соотечественники, но только враги. То, что Элевтера получила такое прозвание от столь смелого и воинственного племени, мгновенно вознесло её на невиданную высоту, а учитывая её незыблемый статус «анандры», женщины, не знавшей власти мужчины, она стала символом силы, славы и беспощадности — как в глазах соотечественниц, так и в сознании соседей.

Не прошло это даром и для меня: помимо всего прочего, столь стремительное возвышение моей подруги весьма способствовало и росту моего собственного престижа. Я упивалась нашим триумфом. Зло, причинённое врагами, тал Кирте покарали мощью оружия, а омыв кости своих дочерей в крови тех, кто надругался над ними, вернули их душам право на посмертное блаженство.

Кроме того, как пояснила нам Элевтера, выступив перед войском в первую ночь после боя, столь решительная и суровая расправа наверняка отбила у сородичей погибших охоту даже помышлять о нападении. Одним ударом тал Кирте восстановили свою былую славу и дали понять, что новое поколение воительниц не только ничем не уступит своим предшественницам, но и будет наводить на врагов ещё больший ужас.

— Все, кто подумывал о возможности испытать нас на прочность, оставят свои замыслы, — заявила Элевтера. — Даже со скифами Железных гор мы вполне сможем жить в мире — именно благодаря проявленной нами твёрдости. Страх, который нагнали мы на них этой расправой, сделает их сговорчивее, и если Совет пожелает мира, добиться его — на выгодных для нас условиях — будет совсем не трудно. Единственное, что может сделать мир прочным и длительным, — это страх!

Подобно переполненной чаше, содержимое коей переливается через край, я не могла сдержать своей радости. Казалось, будто всё, о чём я могла лишь мечтать, воплотилось в жизнь внезапно и мгновенно, словно по мановению руки чародея. Более всего мне не терпелось отправиться в лагерь афинян и, продемонстрировав Дамону обретённые трофеи, заявить о своём праве на его любовь.

Но когда я, под звуки гимна павшим, покинула ряды нашего войска, чтобы поскакать в стан эллинов, меня перехватила девочка по имени Росинка, двоюродная сестра Антиопы и ученица из её третьей триконы. Расстроенная девчушка сообщила: я должна срочно, никому не говоря, явиться к Антиопе в степь и привести с собой лошадей, которых Антиопа перечислила по именам. У меня непроизвольно вырвался стон: таково, увы, бессердечие молодости... Я прекрасно понимала, что звезда Антиопы закатилась, и боялась, что любая связь с бывшей царицей повредит осуществлению моих честолюбивых планов.