Дом Близнецов - Анатолий Королев

Когда смерть гасит твою душу, разбивает вдребезги келим или сосуд твоего тела, ничто не может истребить брошенный взгляд, который есть память Его, и память та есть вся твоя жизнь во всей ее целокупности и подробностях. И нет для человека разницы, жив он еще или умер, потому что в памяти Бога он вечен.

Тут докладчик взял паузу и поднял лицо верх, словно взывая:

— Но что мне до памяти Всесильного, да будет Он благословен, если нет ни моей жизни, ни жизни матери и отца? И если тело разрушается, вещь обламывается, длительность делится на минуты, часы и века, то место не делится, не разрушается, не пустеет, оно создается сразу и навсегда. Когда творец создал мироздание, Он, по истине от Лурия, в акте цимцума сначала создал место для его размещения, одно для всех вещей. Каждой вещи отныне отведено ее место, и с исчезновением вещи место ее остается, как пустота в пещере, откуда вышел Лазарь. И эта пустота, и это место неуязвимы, потому что без них миру негде стать миром. И эта пустота, и это место, оно же время места или местовремя, и есть смерть — то, что порождает смыслы, а значит, и жизнь. То есть первым актом Творца было сотворение Смерти, которое становится местом и временем для существования жизни. Наоборот нельзя. Невозможно Господу было создать жизнь, а потом вложить в нее смерть. Потому что это была бы смерть миру, что, по меньшей мере, абсурдно. Нет, сначала была сотворена именно смерть и в ее родовую пустоту вложена жизнь, которая сделала смерть смертью, а жизнь жизнью.

Недаром первое описание главы Библии Берешит: земля же была безвидна и пуста и тьма над бездной. Взгляд Творца был принят местом творения, тьмой над бездной, которая и была до сотворения мира, то есть небытием, отсутствием содержания, но не смертью, потому что в ней еще ничего не умерло. Как только возникло вначале, так после него возникла первая смерть. Тьма, где умер взгляд Бога. То есть смерть — это не небытие, не отсутствие всего и вся, не тьма и бездна, а единство двух актов творения. Первый — Вначале. Второй — Пробел, ограда вокруг творения, контур смерти, который обвел то место, где поместилось вначале.

И как вначале не может умереть внутри творящей смерти, так и место твоего существования не может умереть после твоей телесной смерти, потому что место относится к геометрии, к плану, к проекции взгляда, к идее, где не сыплется песок, не трескаются камни, не каплет вода.

Или место было сразу создано для размещения всех вещей?

Да, место было создано для всех вещей, но с гибелью вещи места не становится меньше. Следовательно, после моей смерти место, которое занимала в царстве мест моя жизнь, остается незанятым, потому что иначе бы не было той божественной пустоты, которая контуром обводит мою жизнь. А как мы уже видели, без цезуры в моей жизни не было ни какого смысла, но это абсурдно. Раз она была создана вместе с местом пребывания, она наполняется смыслом.

Мы временно живы, но вечно смертны.

И в этой смертности есть присутствие нашей жизни через ее тотальное отсутствие. Смертность есть содержание кончины и существование нашей смерти, потому что смерть не дурной обрыв, не глупый хлопок мыльного пузыря, а состояние, на которое Творцом брошены не меньшие силы творения, чем на жизнь. Смерть должна твориться раз от разу в просторе просвета, потому что если смерть не творить, то она станет концом бытия.

Представить бесконечную жизнь так же абсурдно, как бесконечную смерть. И тому, и другому Творцом поставлены сроки. Наступает час, и рождается человек. Наступает час, и смерть кончается. И наступает через оживания смерти, вставания покойника с ложа, и выход на свет. Смерть просыпается подобно тому, как просыпается от сна человек. И эта смерть обнаруживает, что время смерти прошло и наступило время смерти жить. Но это не значит, что жив ты. Нет, это означает, что жива и продолжает длиться твоя смерть, у которой нет твоего прежнего тела, а есть только место для обитания смерти и пуповина к нему — вектор времени, идущего из будущее в прошлое через настоящее, потому что Бог творит из будущего.

И Творец сроком итога призывает смерть к рождению, он громко восклицает: «Лазарь! Иди вон!»

И смерть вынуждена оживать и существовать не в блаженстве отсутствия, а в муках присутствия. Смерть! Будь!

И смерть начинает обживать место своего присутствия, которое она взяла у твоей жизни, и это оживание места превращается в кости раба, в скелет участи, затем в мясо воина, мышцы судьбы и, наконец, просыпается в глазах жреца и видит свое лицо. И понимает, что ее снова принудили жить. И содрогается от ужаса, потому что нет ничего ужаснее для человека, чем его смерть, и нет ничего ужаснее для смерти, чем в муках проживать жизнь человека.

Но почему Творцу нужна смерть, чтобы была жизнь? Да потому что нет ничего, что могло бы сильнее осуществить жизнь, чем смерть, которая голодом, страхом погони, болезнями, счастьем, силой и сводами живота толкает жизнь.

Ни жизни, ни смерти не дано у Творца отвертеться от участи быть, вот в каком смысле Микеланджело говорил, что человеку понравится и смерть, раз он так любит жизнь, ведь это дело рук одного мастера.

Только его афоризм надо скорректировать.

Раз мы так цепляемся за жизнь, то и за смерть мы будем тоже цепляться, потому что человек рожден для принятия дара творения, и смерть такой же тотальный дар, как и жизнь.

(Тут девочка вернулась за стол в сопровождении Маски.)

Итак, смерть жива, она наша жизнь наоборот — не от начала к концу, а от конца к началу. Пребывая мертвым Лазарем в глубине небытия, на пуповине вектора под прицелом божьего пальца, она начинает свое бегство от Бога, потому что «нельзя человеку увидеть Меня и остаться живым». Следовательно, и смерти нельзя прижаться к Богу и остаться мертвой, она начинает пятиться и молодеть, пока не превратится в эмбрион и, коснувшись точки творения, откачнется назад, вырвавшись на свет с воплем младенца. Вот как выглядит всемогущая курносая, безвидное царство, тьма — беспомощный комочек крика.

Спрашивается, а что может здесь уцелеть от тебя самого?

Ничего, если ты раб, почти ничего, если ты воин, и кое-что, если ты жрец. У смерти много задач и смыслов. Первый — цивилизаторский. Она рождается возводить пирамиды и охранять рабов, и только жрецу дана возможность увидеть свою смерть, вспомнить свою жизнь, которая явится к нему как сон, как эхо, как послед, без которого рождения не бывает.

Пока мир существует, никакая вечная смерть невозможна, каждому дано и время жизни, и время смерти. Потому что, повторяю снова и снова, мы временно живы и вечно смертны. То есть временно мертвы.

И еще.

Просыпаясь, мы потягиваемся, потягивается и кошка, зевая, распускает когти и выгибает спину. Почему? Потому что смерть должна полностью занять свое место и растянуться в полную силу по контуру вещи, ведь во сне она съежилась в кокон, обнимающий точку твоего места. Все!

Застолье грянуло аплодисментами.

Князь дал отмашку накрывать стол, слуги пришли в движение.