В землю Ханаанскую - Георг Мориц Эберс

дождя, что не гасли; они освещали дорогу пастухам, которые хотели напасть на бойцов в колесницах; во главе этой кучки храбрецов стояли старый Нун, Гур и Ефрем.

Но израильтяне напрасно ждали преследователей. Ефрем первый заметил при свете факелов, что дорога, по которой только что прошел его народ, представляла теперь гладкое море, и дым, вместо того чтобы идти к юго-востоку, рассеивался к северу; времени было около второй утренней стражи. Сердце юноши исполнилось радостью и чувством благодарения Творцу, и он воскликнул:

— Посмотрите на светильники! Ветер переменился и гонит волны моря к северу! Войско фараона будет поглощено морем.

И на несколько мгновений между спасенными водворилась мертвая тишина; затем раздался громкий голос Нуна:

— Это совершенно верно, дети! Ефрем прав. Что мы можем сами сделать, мы, ничтожные люди? Господь Бог строг к тем, которые идут против Него…

Слова старика были прерваны громким криком: у источников, где утомленный Моисей прислонился к пальме, чтобы отдохнуть, а Аарон стоял подле него, также увидели то, что заметил Ефрем, и из уст в уста переходила эта радостная, но в то же время невероятная весть, становившаяся с минуты на минуту все очевиднее и очевиднее.

Глаза многих поднялись к небу, и они увидели, что грозная, черная туча подвигалась все дальше и дальше к северу.

Дождь перестал, гром и молнии прекратились, и небо прояснивалось над перешейком и морем.

Наконец и месяц выплыл из-за туч, и его свет посеребрил вершину горы и воды бухты, в которой снова колыхались сплошные волны.

Грозная ревущая буря превратилась в легкий утренний ветерок, дувший с юга; море, еще так недавно походившее на какое-то свирепое чудовище, бившееся о каменные береговые скалы, теперь тихо покоилось в своих берегах.

Но вот восток стал загораться, и небо покрылось багряною зарею; всех евреев собрали у источников, и Мирьям, взяв бубны, выступила вперед, за нею последовали многие женщины и девушки, также с бубнами и цимбалами в руках; легкою рукою ударила пророчица по инструменту и запела благодарственную песнь Богу за спасение еврейского народа, а женский хор вторил за Мирьям сложенную ею песнь.

Эта песнь и этот торжественный час остались незабвенными для евреев; все верили во всемогущество Творца и надеялись на лучшие, более счастливые дни.

XXIII

Замер последний звук хвалебной песни, и сердца всех исполнились благоговения. Между тем утро стало опять хмуриться, легкие облачка скользили там и сям по ясному небу, дул сильный юго-восточный ветер, волновавший море и качавший вершины пальм у источников. Многим из спасенных захотелось пойти на берег моря, так как они знали, что морские волны часто отдают обратно земле свои добычи. Даже женщины, не страшась ветра, шли к морю; их влекли туда непреодолимые людские страсти — корысть и жадность.

Действительно, на берегу моря появлялось почти беспрестанно что-нибудь новое: то лежал труп воина, то его разбитая колесница. У утопленника, если он принадлежал к знатному роду, отбирали его золотые и серебряные украшения, от другого трупа выдергивали меч или топор из-за пояса; мужчины и женщины, принадлежавшие к небогатым евреям, невольники и невольницы, а также и чужестранцы тщательно осматривали трупы и отбирали от них все, что было ценное.

Вороны, следовавшие за полчищами и скрывшиеся неизвестно куда во время непогоды, снова появились, почуяв добычу.

Евреи столько натерпелись от египтян, что не чувствовали к ним никакой жалости и бросали обратно в море тех воинов, которым удавалось, держась за осколки колесниц, доплыть до берега. Народ израильтянский был неумолим, и не нашлось ни одного человека среди евреев, который бы сжалился над бывшим врагом. Даже Ефрем и Мирьям не сказали ни слова сострадания в пользу ненавистных египтян; оставшихся живых воинов или побивали каменьями или просто бросали обратно в море, невзирая на их мольбы и оправдания.

В положении Мирьям, ставшей супругою Гура, мало что изменилось; она по-прежнему заботилась только о судьбе своего народа, и в сердечной благодарности к Богу за спасение евреев, она изливала свои чувства к Всевышнему в сложенной ею хвалебной песне. Теперь Мирьям казалось, что она достигла всего, чего могла желать.

Только Ефрем напомнил ей об Осии, и, пока она с ним говорила о несчастной судьбе египетского пленника, многие из евреев подходили к ней и приветствовали ее, а она, с достоинством величественной царицы, отвечала на их поклоны. Ее глаза горели счастьем, и только на одну минуту на ее лице появилось выражение, сострадания, когда юноша рассказывал ей о всем том, что ему пришлось перенести вместе с дядею. Правда, она была еще расположена к человеку, которого когда-то любила, но он не был ей более нужен для ее высших целей, к которым она стремилась.

Ефрем в своем рассказе упомянул о прекрасной египетской женщине, расположенной к его дяде, по просьбе которой с осужденных были сняты цепи; но рассказ юноши был прерван шумом и криком, раздавшимся из того места на берегу, где столпилось очень много народа; вероятно, море выбросило на сушу что-либо очень драгоценное.

Любопытство подстрекнуло Ефрема и Мирьям подойти поближе, они скоро пробрались через толпу, так как величественный вид Мирьям внушал всякому уважение и ей беспрепятственно давали дорогу. На берегу лежал кузов дорожной колесницы, оторванный от колес, полотняная покрышка, защищавшая седоков от солнечных лучей, была оторвана, внизу на полу колесницы сидели две старые египтянки, третья же, более молодая, оперлась на заднюю спинку этой странной колесницы, сделавшейся предметом мести разъяренных евреев. Первые две египтянки лежали в воде мертвыми, и тщеславные еврейки намеревались сорвать у них с шеи и рук драгоценные украшения. Более же молодая женщина каким-то странным чудом осталась в живых и протягивала еврейкам свои дорогие украшения; кроме того, она, дрожа от страха, с посиневшими губами, заявила, что даст за себя богатый выкуп, если только пощадят ее жизнь. Она еще так молода и притом сама сделала много добра одному еврею; она все расскажет, если только захотят ее выслушать.

Трогательно звучала эта просьба, но она была так часто прерываема угрозами и проклятиями, что многие ее даже вовсе и не слыхали.

Но вдруг молодая египтянка громко вскрикнула; одна из грубых евреек дернула у нее из уха серьгу, имевшую вид золотой змеи; в это время Мирьям и Ефрем близко подошли к берегу.

Этот крик испуга больно отозвался в сердце юноши, он побледнел, так как по голосу узнал Казану.

Трупы же у ее ног были ее кормилицы и жены верховного жреца Бая.

Ефрем, вне себя от