Тень волка - Ричард Остин Фримен

Поэтому, когда наконец наступил вечер открытия ассамблеи, я ожидал ее появления, словно израненный человек, три дня мучимый томительной жаждой в пустыне и ждущий прибытия каравана, который уже показался вдали среди песчаных барханов. И она и я со своими партнерами будем одинаково одиноки в беззаботной и беспечной толпе; и, быть может, ее рука на мгновение коснется моей, а ее пальцы лягут на мой рукав; я стану ловить ее близкое благоухание, и перед тем, как она станет принад лежать другому, смогу в последний раз повтс рить свою клятву в вечной преданности и самоза бвенной любви.

Пополняемая вновь прибывающими гостями толпа участников ассамблеи продолжала запол нять старинный зал, почти целиком занимают второй этаж ратуши, свободным в котором оста валось лишь место для танцев. Из зала гост переходили в соседнюю карточную комнату, которой я успел заметить пастора, уже игра ющего в вист. Молодые люди из города и окрест ных ферм, не успевшие занять места в креслах облепили перила балконов или столпились около дверей ближе к чаше с пуншем, позволившей им лучше оценить прелесть позднего прибытия.

Побросав внизу свои шали и меховые пелерины, они, подобно всплывшим на поверхность воды пробкам, затопили ступени лестниц, уподобившись в этих вздымающихся при каждом шаге драпировках восседающим на облаках богиням.

Со своего места в этом кордоне благовоспитанных людей я наблюдал восхождение Фелиции, плывущей под руку с дядей и Сен-Лаупом у правого локтя по лестничному маршу. Я знал, что на ее сердце была та же тяжесть, как и у меня, но, глядя на нее, вы бы никогда не догадались об этом: так легко и беспечно держала она свою восхитительную голову; с таким удивительным достоинством приветствовала рой молодых людей, бросающихся к ней навстречу, чтобы только поздороваться с ней или добиться официального представления. Это зрелище дало мне возможность со злорадством смотреть на Сен-Лаупа, чьи румяные щеки становились все пунцовее с каждым вновь подлетавшим к девушке в поисках ее благоволения молодым человеком, оттесняющим его от нее все дальше и дальше, и в конце концов француз был принужден плестись вслед за своей невестой в самом конце длинной вереницы ее поклонников и обожателей.

Один раз в танцевальном зале он попытался было восстановить свое прежнее положение сбоку от нее, но это удалось ему лишь на мгновение. Юный Филипп Далримпл, чьи наследственные поместья на той стороне реки по традиции перешли к нему по королевскому дарственному акту, гарантированному юноше Парижским договором, так ловко оттер в сторону короткую фигуру француза, словно его шесть футов костей и мускулов и не подозревали о присутствии иноземца. Сен-Лауп задрал свой нос к дородному и сильному плечу в голубом атласе, преисполненным учтивой готовности принять необходимые извинения. Но когда никто и не посмотрел в его сторону, когда Далримпл звучно и задиристо продолжал владеть вниманием Фелиции, я увидел сжатые губы француза, увидел унылый румянец, заливший его лицо от щек до бровей, и огонь свирепости, вспыхнувший и немедленно погасший в его свинцовых глазах, как только Сен-Лауп оценил мощь юного задиры.

– Вам не следует обращать столько внимания на этого молодого человека, – прошептал я. – Он, как обычно, полупьян, и все знают о этом. – Это было сущей правдой. Но – Бс простит меня – мое сердце забилось сильнее пр посетившей меня одной довольно низкой мысли в своей крайней нужде я мог рассчитывать на ее услуги. Потому что задира и хулиган Далрим не был трусом. Владелец поместья в пять сот квадратных миль северных пустынных земел по нашим провинциальным меркам считавш гося огромнейшим, он так и не окончил Коро левского колледжа, откуда без каких-либо отла гательств и промедления был изгнан за три год моего поступления туда, но легенда о безрассуд ном и необузданном характере этого юноши, его грубости и жестокости вполне заслуживал доверия в той ее части, которая касалась его великолепного телосложения и преобладающего в нем животного начала. С того времени жизнь Филиппа была заполнена одной только охотой – по слухам, его экспедиции доходили до берегов залива Святого Лаврентия, – перемежающейся короткими безумными вторжениями в погрязшие в пороках, но искушенные в житейскихделах столицу метрополии и ее города.

Всем было хорошо известно, что во время этих набегов Далримпл всегда был пьян, и пьян настолько, что был не в состоянии не только думать, но и произносить более или менее связные речи, хотя это не мешало ему наводить беспощадной рукой на не понравившихся ему людей свой смертоносный пистолет. Под отвесными скалами Джерси он стрелялся на дуэли с юным Ван Риландом и убил его, держа «шутки ради», как он хвастался, пистолет в левой руке. Проведя тридцать шесть часов за пуншем и картами в уединенной комнате французской таверны, Далримпл вызвал на дуэль самого капитана королевского флота и стрелялся с ним через стол, после чего офицера с раздробленным бедром увезли обратно на его корабль.

Как я понял из разговора Далримпла и наблюдений за ним, прихорашивающимся с тем тщеславием, которое всегда подчиняет себе страсти подобных ему животных в человеческом обличье, мосье де Сен-Лауп получит весьма скудную компенсацию за грубость юного дикаря, жертвой которой он стал. Если когда-либо злой огонь сатанинской радости и вспыхивал в глазах человека, то это были глаза Филиппа Далримпла.

– Вы уже обручены, вы уже послезавтра выходите замуж? – шумно горячился он. – Подходите, подходите! На это надо посмотреть.

Сила и мощь живущих на этих берегах не позволяют нам вручить какое-либо право распоряжаться такой красавицей без нашего тщательного предварительного изучения всех обстоятельств. И впрямь ходят слухи о чем-то таком, приведшем нас сюда. А наш вкус и манеры внесут больше остроты в традиционные правила провинциальных ассамблей. Не так ли, Дженкинс? – и он обратился к тощему и долговязому человеку среднего возраста, стоящему рядом с ним, который, как я сейчас понимаю, был его давним знакомым, собутыльником, подхалимом и участником большинства сплетен о Далримпле. – Кто, скажите на милость, имел безрассудную смелость присвоить себе всю эту миловидность, привлекательность, прелесть и очарование без такой «мелочи», как мое позволение?

– Разрешите мне, мистер Далримпл, – строго прервал высокомерный монолог наглеца, не обращавшего на него ни малейшего внимания, дядя Баркли, чье лицо с каждым новым дерзким словом нахала становилось все более и более суровым. – Разрешите мне представить вас жениху моей племянницы. Граф де Сен-Лауп – мистер Далримпл.

– Мосье граф – вызвавший всеобщие почет и уважение, честное слово! – Поклон Далримпла был блестящим шедевром безукоризненной иронии. Парень получил хорошее воспитание и, когда имел желание, мог это продемонстрировать. – Для меня большая честь встретить джентльмена, изгнанного из собственной страны и хорошо знающего, как воспользоваться самым лучшим, что только есть на приютившей его земле. Скажите на милость, как вам это удалось?

Прежде чем ответить, мосье де Сен-Лауп повернулся ко мне.

– Мой дорогой Роберт, будьте любезны, займите мое место рядом с вашей кузиной, – спокойно произнес он и затем, обращаясь к Фелиции, вкрадчиво добавил: – Дорогая моя, мне очень жаль, но этот джентльмен задал мне вопрос, который требует немедленного и обстоятельного ответа.