Воздушные разведчики – глаза фронта. Хроника одного полка. 1941–1945 - Владимир Поляков

Закончив сбор материала об истории 39-го орап, я с гордостью поймал себя на мысли о том, что в полку, оказывается, служило восемь моих земляков-крымчан!

Поразителен их национальный состав, практически это иллюстрация всей национальной мозаики Крымского полуострова в миниатюре: Медведев, Тарасов – русские, Андрющенко – украинец, Керимов – крымский татарин, Тревгода – крымчак, Малькевич – еврей, Китров – грек. Евгений Поляков в равной степени представлял два народа – караимский (по матери) и русский (по отцу).

К сожалению, мне почти ничего не известно об уроженце Джанкоя штурмане Иване Васильевиче Андрющенко , 1908 года рождения, а также о симферопольце, авиамеханике старшине Медведеве Николае Евдокимовиче , 1917 года рождения.

Как-то я спросил отца: доводилось ли ему встречать на войне своих земляков – крымских татар? Он ответил положительно и рассказал, что один из них служил с ним в одном полку. Когда они случайно встречались, то даже перекидывались фразами на крымско-татарском языке, и обоим от этого становилось приятно. Сейчас мне уже известно имя этого человека: Керимов Энвер Ибрагимович, 1921 года рождения. Призывался из Алушты. Старший сержант. В полку он служил в фотолаборатории.

Капитан Китров был коллегой отца. Все воздушные стрелки-радисты подчинялись двум крымчанам: по части огневой подготовки – капитану Китрову, по части радиоподготовки – капитану Полякову.

В одном старом путеводителе по Крыму я нашел упоминание о том, что в Балаклаве был, оказывается, Китров хутор. Вероятно, Георгий Андреевич Китров (1905–1943) был потомком балаклавских греков, о которых много писал Александр Куприн.

Однажды отец поручил мне найти водителя симферопольского таксопарка, а в войну летчика Пе-2 Леонарда Малькевича и передать ему, чтобы он приехал к отцу на готовящуюся встречу однополчан.

Поскольку в ту пору я был преподавателем автотранспортного техникума, то в автомобильном мире был, что называется, своим человеком. В таксопарке мне сказали, что «точка Малькевича» – на железнодорожном вокзале и с восьми утра я всегда смогу найти его там.

Я приехал на вокзал и поинтересовался у стоявших таксистов, кто из них Малькевич. Мне указали на солидного высокого человека, который больше походил на директора предприятия, нежели на водителя.

Я подошел, представился, передал папину просьбу о встрече.

Малькевич воспринял все так, будто он продолжал служить в армии, разве что не сказал: «Слушаюсь». Он тут же посадил меня в салон своей машины. А сам громким, хорошо поставленным голосом объявил: «Свободное такси по маршруту: автовокзал – турбаза – Марьино».

Подошла какая-то женщина с чемоданом, которой надо было на улицу Гончарова. Малькевич сам уложил в багажник ее чемодан, и мы поехали. Поскольку в тот период я преподавал предмет «Пассажирские автомобильные перевозки», а «Таксомоторное обслуживание» составляло едва ли не четверть всех учебных часов, то с интересом наблюдал за действиями водителя, мысленно фиксируя все нарушения требований правил перевозок.

Поскольку я не был записан в путевой лист, то мой статус в машине мог рассматриваться только как пассажир. Женщина была вправе оплатить только половину стоимости поездки, которую показывал счетчик.

Вероятно, так она и планировала, но, когда она в конце поездки попросила остановить такси, Малькевич вежливо, но твердо сказал: «У меня правило: доставлять пассажиров до крыльца их дома».

Мы заехали в какой-то двор, он вынул ее чемодан. Женщина не только полностью оплатила по счетчику, но и, как я заметил, с искренней благодарностью оставила чаевые.

Когда через месяц я привел в таксомоторный парк на практику своих студентов, то, увидев на Доске почета портрет Леонарда Малькевича, нисколько не удивился и даже испытал чувство гордости за однополчанина своего отца.

Тарасов Владимир Андреевич (1920–1973). Родился в Алупке в семье краснодеревщика. После землетрясения 1927 года его отец восстанавливал «Ласточкино гнездо», а в годы оккупации фактически спас его от уничтожения при отступлении сначала наших, а потом немецких войск. Уже мальчишкой Володя Тарасов почувствовал увлечение живописью. Поступил во вновь открытое Симферопольское художественное училище. Его наставником был сам Самокиш – академик батальной живописи. Поскольку параллельно Володя занимался в Симферопольском аэроклубе, то по окончании его стал военным летчиком.

В летном училище вместе с ним в одной группе учился будущий трижды Герой Советского Союза Иван Кожедуб. Владимиру Тарасову он запомнился как хороший спортсмен, который все свободное время баловался с двухпудовой гирью. В действующую армию Владимир попал в самом конце 1943 года, в 39-й орап, в эскадрилью, которая летала на истребителях Як-9Р. К концу войны он был награжден орденами Красного Знамени, Отечественной войны обеих степеней. Совершил 120 боевых вылетов. После окончания войны получил приглашение в Военную студию имени Грекова, но инспектор по боевой подготовке корпуса не захотел отпускать хорошего летчика.

Каждую свободную минуту Владимир рисовал. Карандаш, графика, писал даже оружейным маслом. Его дочь Анна, показывая мне сохранившиеся рисунки отца, удивлялась тому, где он мог находить краски, а я поражался тому, на чем он рисовал: в основном это были какие-то немецкие секретные документы.

После демобилизации подполковник Тарасов вернулся в родной город и стал работать на Симферопольском рекламном художественном комбинате. Также художником стала его дочь. Разбирая в их сарае пачку старых рисунков, я нашел несколько фронтовых зарисовок и среди них самолет с надписью «За Крым». Сейчас этот рисунок находится в музее Симферопольского автотранспортного техникума.

Тревгода Михаил Антонович. Родился Михаил Антонович в Симфеpополе в семье ремесленника. Уже подростком каждое лето его отдавали в ученики: то сапожнику, то слесарю, то меднику, то портному… Благодаря этому Михаил овладел практически всеми специальностями. И мне, знавшему его всю свою жизнь, наконец стало понятно выражение моего отца: «У Михаила золотые руки – он умеет все!»

Отец, как никто другой, имел право говорить так о своем друге. С 1942 года они, два симфеpопольца, служили в одном полку, после войны в одной дивизии, а после демобилизации вернулись в родной город и, построив рядом дома, продолжали дружить семьями до своих последних дней.

После окончания Кpаснодаpского авиационного училища Михаил Тpевгода стал штуpманом. На новейшем самолете СБ с заводским номером 5, то есть самым первым из этой серии, он улетел на Финскую войну. Перелет оказался неудачным. Из-за отсутствия навыков полетов в зимних условиях он отморозил ноги и практически всю Финскую кампанию провалялся в госпитале. Hо войны на его век хватило.

Великая Отечественная застала его в Смоленске. В первый же день – боевой вылет. Убыль летного состава в те дни была стpашная. Чеpез неделю от полка осталось две машины и тpи экипажа.