Святые и порочные - Збигнев Войцеховский

«Новость, которая удручила всех, любящих свое отечество, царем была принята равнодушно, не видно на нем ни тени грусти…»

Ю.Н. Данилов (в то время полковник, начальник оперативного отделения Главного штаба) в своих воспоминаниях описывал реакцию царя на эту новость несколько иначе:

«…Николай II почти один хранил холодное, каменное спокойствие. Он по-прежнему интересовался общим количеством верст, сделанных им в разъездах по России, вспоминал эпизоды из разного рода охот, подмечал неловкость встречавших его лиц, и т. д…Свидетелем того же ледяного спокойствия Царя мне пришлось быть и позднее; в 1915-м году в трудный период отхода наших войск из Галичины; в следующем году, когда назревал окончательный разрыв Царя с общественными кругами, и в мартовские дни отречения во Пскове в 17-м году…»

Но это свидетели. А что же сам Николай? В его дневнике за 1904 год осталась такая запись:

«21-го декабря. Вторник. Получил ночью потрясающее известие от Стесселя о сдаче Порт-Артура японцам ввиду громадных потерь и болезненности среди гарнизона и полного израсходования снарядов! Тяжело и больно, хотя оно и предвиделось, но хотелось верить, что армия выручит крепость. Защитники все герои и сделали более того, что можно было предполагать. На то значит воля Божья!»

Итак, император все же не был равнодушен к таким печальным новостям. Но, увы, он принимал их как нечто неизбежное, неотвратимое… Как волю Божью… Но так ли это? Увы, нет. Порт-Артур вполне мог продержаться еще какое-то время. Могло ли это повлиять на дальнейшие события? Думаю, да.

Подписанный в Портсмуте мирный договор лишал Россию баз на Ляодунском полуострове, вынуждал ее признать Корею зоной японских интересов, а также присутствие японцев на Южном Сахалине. Япония, истощенная войной и сама находившаяся на грани катастрофы, благодаря уступчивости Николая не только ничего не потеряла, но приобрела. Впрочем, стравившие Россию с Японией европейские страны и США выиграли гораздо больше.

Для России же это поражение имело куда большие разрушительные последствия, чем мог себе представить император, подписывая мирный договор. Манифест, подписанный царем в начале войны, вызвал в обществе лишь разочарование и раздражение – одни полагали, что он даровал слишком мало свобод, другие – что слишком много. Поход питерских рабочих во главе со священником Георгием Гапоном к Зимнему дворцу с петицией к царю обернулся Кровавым воскресеньем – 9 января 1905 года солдаты открыли огонь по безоружной толпе, пытаясь не допустить ее к дворцу. Вопреки расхожему мнению царь не отдавал приказа открыть огонь – но он одобрил меры, предложенные министром внутренних дел П.Д. Святополк-Мирским. Однако рабочие, собиравшиеся «к царю» по призыву Гапона, двигались к дворцу с разных направлений, организованно, игнорируя при этом попытки полиции их остановить. Стремясь не допустить слияния колонн в единую толпу (по разным данным, за Гапоном в тот день пошло от 50 до 150 тысяч человек) на Дворцовой площади, войска открыли огонь. По официальным данным, было убито 130 и ранено 299 человек (в советское время назывались другие цифры – до 200 убитых и около 800 раненых), сам Гапон был ранен и скрылся за границей (по возвращении в 1906 году был убит эсерами, считавшими его полицейским провокатором). Однако само Кровавое воскресенье и воззвание, сочиненное Гапоном, положили начало революционным событиям. В феврале взрывом бомбы был убит великий князь Сергей Александрович. По всей стране проходили стачки, на окраинах империи происходили волнения, подпитываемые из-за рубежа. Произошло несколько восстаний в ряде городов и на кораблях военного флота. Эсеры и анархисты развернули «индивидуальный террор», убивая офицеров, полицейских, чиновников и иных представителей власти. Поражение в войне при такой ситуации внутри империи только усугубляло ситуацию.

В августе 1905 года царь, пытаясь ослабить напряжение в стране, подписал манифест о созыве Государственной Думы и ряд сопутствующих документов. Но этого оказалось недостаточно – в начале октября вспыхнула всероссийская стачка, в которой приняло участие около 2 миллионов человек. В этой ситуации Николай, всего десять лет назад заявлявший о своей верности принципам самодержавия, 17 октября подписал манифест, который с точки зрения либеральной общественности знаменовал конец русского самодержавия как такового. Ибо первый пункт манифеста повелевал «даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов», а третий устанавливал обязательность утверждения любого закона Думой и надзор за правомерностью деятельности властей со стороны ее депутатов. Уже сам факт существования такого манифеста многое менял в жизни империи (даже если он фактически не работал). В ноябре была объявлена амнистия политзаключенным (кроме террористов) и отменена общая и духовная цензура для периодических изданий.

Желаемая цель, казалось, была достигнута – после обнародования манифестов волна стачек пошла на убыль, армейские части сохранили верность присяге, возникла даже массовая и крайне правая монархическая организация «Союз русского народа» (которую император негласно поддерживал). И даже вспыхнувшее в декабре в Москве вооруженное восстание не было поддержано в других уголках страны и было подавлено.

Апрель 1906 года был ознаменован принятием «Основных государственных законов Российской империи», прописывавших роль Думы в законодательном процессе, и полной отменой всякой цензуры. И хотя эсеровско-анархистский террор против чиновников, офицеров и полицейских продолжал нарастать, сама революция явно пошла на убыль.

Увы и ах, но результат созыва первой Думы превзошел самые худшие ожидания Николая и сторонников самодержавия без примесей парламентаризма – уже отвечая на тронную речь императора, депутаты от левых партий потребовали упразднения Государственного Совета и передачи крестьянам церковных и казенных земель, а позже появился «проект 104-х», сводивший назревавшую земельную реформу к национализации всех земельных угодий. Дума первого созыва просуществовала чуть больше двух месяцев, после чего Николай II распустил ее, мотивировав свое решение попытками депутатов, выражаясь современным языком, выйти за пределы своей компетенции.

Вторая Дума, продержавшаяся чуть дольше, оказалась еще более левой – в нее пришли большевики и эсеры, первую Думу бойкотировавшие. Собственно, благодаря им эта Дума и была распущена – когда премьер П.А. Столыпин потребовал снять депутатскую неприкосновенность с 16 депутатов-большевиков, замешанных в «антигосударственной деятельности» (ну, они и в самом деле были задержаны на конспиративной квартире, где нашлось оружие, пропагандистская литература и листовки с призывами к свержению самодержавия), Дума это требование не поддержала из «депутатской солидарности». Раздосадованный Николай с легкостью подписал манифест о ее роспуске – по свидетельству генерала А.А. Масолова (впоследствии одного из лидеров белой эмиграции), он воспринимал думцев не как представителей народа, а как «просто интеллигентов». То, что опубликованное вместе с манифестом новое «Положение о выборах в Думу» противоречило самим своим появлением манифесту от 17 октября 1905 года (точнее, пункту об утверждении Думой всех новых законов), Николая не волновало (он в том же 1905 году с такой же легкостью отказался от подписанного с германским кайзером соглашения, едва вернулся в Петербург). От Думы третьего созыва удалось наконец добиться более-менее конструктивного взаимодействия с правительством, и она смогла проработать не пару месяцев, а почти пять лет.