Катарсис. Темные тропы - Виталий Храмов

От неожиданности и возмущения таким дерзким обращением с её неприкосновенной для холуя (ну а кто я для княжны?) персоной она и вскрикнула. И это полностью сорвало весь комплекс воспитательных мероприятий подрастающего поколения управленческого пула Мира от ныне действующих топ-менеджеров. Вот только что юноши стояли понуря виноватые головы, потупя глаза, повесив плечи, а тут взвизг Волчицы – у двоих зажигаются заклинания на ладонях, а в руке Волчонка материализовался меч. Откуда? Где он его, голый, прятал?

От греха и напрасных будущих сожалений – гашу заклинания сыновей Лилии, просто вытянув из них Силу, а Волчонку выставляю открытую ладонь в привычном мне знаке «Стоп».

– Стоять! Это мой человек! – ревёт фельдфебель Лилия, взмахивая розгой. – Хоть прикрылись бы! Бесстыдники!

Невольно и сам смотрю. Всё же – достоинства. Особенно – у красноголовых. В отца пошли!

Лилия плюнула на и без того загаженный пол, сломала тростинку, пошла к лестнице наверх. Юноши сквозанули кто куда. Но самый высокий и мускулистый, старший, наверное, останавливается, оборачивается ко мне.

– А ты кто, собственно? – смотрит надменно. Интересно, их учат так себя вести, так смотреть, такие морды лица строить, или – они это с молоком матери впитывают? Стоит – истинный Конан, уже ставший королём, голый, с полосами от хворостины, но даже не смешно!

– Я? – удивлённо спрашиваю я, потирая подбородок правой ладонью. Я действительно даже растерялся. Кто я? Нет, не вообще, этот вопрос безнадёжный, да и в данном случае – неважный. Кто я конкретно для этого парня? – Скажем так, – сказал я. – Я мужезаменитель твоей матери.

Глаза парня расширяются. Рот открывается. И вдруг – грохот. Аж стёкла задрожали. Это они так смеются. Парень смеётся, аж сгибаясь пополам, держась за живот одной рукой и хлопая себя по бедру другой.

– Муже… Муже… – сквозь смех тщетно пытался выговорить он.

– Что? – кричит сверху Лилия.

– Знакомимся! – кричит в ответ наверх Волчица.

– А ты мне нравишься, незнакомец! – кричит парень, ткнув в мою сторону пальцем. – Не знаю, как дальше, но ты – точно нескучный! О, привет, сестрёнка! Ох, извини! Малыш! Да ты вырос! Братья! Малыш очнулся!

Оказалось, скромница Пламя всё это время пряталась за моей «широкой» спиной, но когда любопытство пересилило стеснительность – выглянула. Дав увидеть не только себя, но и любопытствующего Малыша, сидевшего у неё на руках.

Старший убежал, вылетел чуть менее мясистый, но более одетый, на ходу жадно глыкая из бурдюка.

– Э-э-э! – взревели сразу оба Волка, устремляясь на перехват.

Красноголовый отдал им бурдюк, вытер рот просторным рукавом несвежей рубахи, кинулся с разбегу на колени перед Пламенем, обнимая сразу и девочку и Малыша.

Закатив глаза к потолку, увидел недовольную Лилию, что, кривя лицо, оттрясала подол от пыли. Увидел Лилию не только я, но и пьющая из горла, запрокинув голову, Волчица. Девушка тут же сунула бурдюк в руки брата и пыталась сквозануть из дома.

– Стоять! – взревела, как прапор на плацу, Лилия. – Как свинячить и хвост перед кобелями задирать, так ты первая! А кто всё это выгребать будет? Я? Ах ты, сучка блудливая!

– Да как вы (все же – вы!) смеете! Я всё па… маменьке напишу! – уперев руки в боки, вновь выпятила дерзко, натягивая тяжёлую ткань плаща, острые груди, от чего плащ разошёлся, обнажив плоскую впадину живота и пегую поросль в пахе. Я, с удивлением, углядел интимную стрижку в форме волчьей головы.

– Пиши! – махнула рукой Лилия. – Только вот кому? Когда мы покидали Волчье Логово, твой дом горел до небес.

Из дерзкой и отчаянной девчонки будто выдернули тот стальной кол, на который она была насажена, отчего позвоночник её был излишне, почти неестественно выпрямлен. И она стала испуганной и растерянной девочкой весьма скромного роста и комплекции, особенно на фоне красноголовых великанов. Да и Волчонок из явного лидера любой компании стал потерянным подростком, сразу потерявшим всю княжескую спесь, сразу потерял стать и уверенность, не знал, что делать, куда деть глаза, куда деть руки, и ноги его стали подгибаться.

– Что ты детей запугала, мать? – говорю я. – Успокойтесь, волчата. Жива ваша мать. Мятеж подавлен, в княжестве покой, которому завидуют соседи.

– Точно? – выдав петуха, спросил Волчонок.

– А ты откуда знаешь? – спрашивает, спускаясь по лестнице, Лилия.

– Так все придорожные заведения только об этом и судачат, – пожимаю я плечами – Что везде – кровавая Смута. И пока только Волки и отбились. Это надо совсем ушей не иметь, чтобы не слышать. Или собственный рот не закрывать, чтобы только свой собственный трёп и забил остальные звуки.

Молодёжь прыснула. Из дверей смежной комнаты ревёт старший:

– А ты не промах, мужезаменитель!

– Что ты им наплёл? – грозно спрашивает меня Лилия.

Пожимаю плечами и иду прочь из этого дурдома. Во дворе кто-то визжит. Явно не девичьим визгом. Явно Харлей забавляется. А эта вечно живая скотина только меня и боится, гад!

Со двора уехал последний гость затянувшейся студенческой вечеринки. Пад, бурча себе под нос, явно меня матеря, чистит конюшню. Коза таскает воду в больших деревянных вёдрах, подвешивая их на плечи на этакой погнутой оглобле. А! Коромысло же это называется!

Иду в дом. Надеюсь, семейный скандал и выяснения отношений закончились. Проходя мимо ворот, слышу требование открыть. Открываю, мне не сложно.

Ух ты! Вот это красота! Вот это стать! Рост, как у старшего красноголового, пышная шевелюра убрана сеткой в причёску, лицо поразительной, неповторимой красоты, особенной, запоминающейся. Глаза цвета жидкого огня, алые чувственные губы. Лебединая шея подчёркнута украшениями, высокая, пышная грудь (в мать!) выделена платьем. Платье умно скроено. Широкие плечи пловчихи – ретушированы, узкая талия, высокая, объёмная грудь, крутые бёдра и оттопыренная корма – подчёркнуты.

– Заплати! – велела она мне, величественно проплывая во двор.

Кидаю монетку извозчику, велел ждать, закрыл ворота.

– Здрава будь, сучка! – слышу я шипение статной красавицы за своей спиной.

– И ты не кашляй, недотрога перезрелая! – это голос Волчицы. – А то споткнёшься и свой задранный нос расшибёшь!

– Лучше перезрелкой, чем по кругу ходить, как сука течная! – шипит дочь Светогора.

– А мне чего её беречь? Мне княжество в любом случае обеспечено! По праву рождения! И с протёртой до спины дырой выдадут за какого-нибудь старого пердуна, которому никакой отсос не вернёт молодость. Я хоть сейчас нагуляюсь! А вот тебе придётся такому же загнанному мерину отсасывать, да так и померев нераспечатанной! Думаешь, не знаю, зачем из себя целочку-припевочку блюдёшь? Княжить захотела, а, Огнянка?