Новая реальность - Олеся Шеллина

Я чуть подвинулся, желая увести отсюда юношу, чей друг только что был убит у него на глазах, но тут король решился на отчаянный шаг.

— Я долго терпел, я делал все, чтобы искоренить порок из собственного сына, но терпение даже отца не бывает безграничным. Видит Бог, я старался. Привлекал лучших куртизанок, вопреки морали и потворствуя греху, чтобы вытравить из Карла Фридриха отраву, которая поглощала его. Со своим богомерзким приятелем, презрев то, что написано на роду Господом нашим, он, вместо того, чтобы сеять семя свое в чревах женщин, чтобы не прервался род человеческий, стал к радости самого Дьявола самым истовым его поклонником, которыми являются все содомиты. Но я не хочу выносить позор из этой запятнанной обители, поэтому сам, собственными руками свершу правосудие, которое все равно вынесет любой суд, как светский, так и церковный.

Твою мать, он сошел с ума! Прилюдно обвинить сына не просто в содомии, но и в сатанизме – он только что подписал Фридриху смертный приговор. Теперь никто не сможет спасти принца, несмотря на то, что он принц. И я шагнул вперед, чтобы снять с себя инкогнито и оградить одного из величайших полководцев от такой позорной смерти. Это неправильно. Так не должно было случиться. Король шагнул к сыну, вытащив кинжал. Фридрих и не думал сопротивляться. Он наконец-то поднял голову, и в его взгляде, обращенном на отца не было ничего, кроме чистой, ничем не замутненной ненависти. А вот в глазах Фридриха Вильгельма промелькнули явные огоньки безумия. Засохшая кровь на лице Фридриха выглядела как чудовищная маска. Внезапно он откинул голову назад и расхохотался. Король ощерился и замахнулся кинжалом, а я рванул было вперед, но меня удержал Петька. Все происходило в полной тишине. Никто не знал, как реагировать и что вообще делать. Я попытался сбросить руку Шереметьева со своей, но тут увидел того, из-за кого Петька меня и дернул.

Кинжал должен был вот-вот войти в незащищенное тело, когда крепкая рука перехватила руку короля, держащую оружие.

— Не стоит этого делать, ваше величество, — мягкий голос Румянцева прозвучал в полнейшей тишине, совсем недавно прерванной страшным смехом принца. Выглядел Александр Иванович под стать своему имени: румяный и добродушный на вид. Вот только мало кто знал, как этот добродушный дядюшка строил неуправляемых башкир, твердою и жесткую рукою. Король обернулся с бешенством глядя на русского посла, тот же мягко улыбнулся, жестко фиксируя руку с кинжалом при этом. — Не стоит входить в историю как сыноубийца, ваше величество. Я искренне сочувствую вашему горю, но кто мы такие, чтобы самим решать Божью волю? Ведь только Господь может покарать такого нечестивца, коим вы представили на людской суд Карла Фридриха. И помогать в этом Господу, отведя его праведную руку, в своей гордыне заменив ее своей, самый большой грех, который не сможет искупить ни один смертный.

Я понимаю, как ему удается даже османов в некоторых ситуациях убалтывать. Ну не зря же я его от башкир выдернул и в этот евротур отправил.

— Я не позволю…

— Конечно не позволите, ваше величество, конечно, — голос Румянцева был настолько сладок, что у меня скулы свело. — Но, как вы сами сказали, не стоит убийством марать душу и еще более осквернять место греха, которое несомненно очистилось пребыванием кроткой девы, царевны Елизаветы под его сенью, — несмотря на дикость происходящего, я закусил губу, чтобы не издать неподобающий звук, слушая о Лизкиной святости. Благо немецкий из нашей миссии знали очень немногие, иначе кто-нибудь точно не сдержался бы. — Но, ведь если Карл Фридрих сейчас добровольно откажется от прав на престол и станет добровольным изгнанником из родной страны, не будет ли это означать, что он ступил на путь исправления и искупления своих грехов?

Вот тут окружающие короля люди зашумели, призывая монарха прислушаться к мудрым словам графа, который продолжал кротко улыбаться. По внезапной судороге, исказившей лицо короля, я понял, что Румянцев надавил на одну из весьма чувствительных точек на руке, чтобы заставить выпустить оружие.

— Хорошо, я не позволю этим жутким известиям покинуть эти стены, если мой сын прямо сейчас подпишет отречение, и покинет Берлин не позднее третьего дня, считая от этого, — наконец произнес король, опуская руку. — И если все, собравшиеся здесь поклянутся своей душой молчать о произошедшем.

Конечно поклянемся, даже не сомневайся. Только я своим солдатам переведу, как ты только что сына называл, и они сразу же клясться начнут. У него явно что-то с головой случилось, это точно. Может быть микроинсульт какой-нибудь, который спровоцировал шизу?

Сначала мне показалось, что Фридрих не станет ничего подписывать, но у него не было времени, чтобы отойти от шока, поэтому, почти минуту глядя в строки отречения, он в конце концов поставил размашистую подпись, и покачиваясь пошел из залы, даже не взглянув на тело фон Катте.

А через три дня мы выехали из Берлина. При этом лошадь мы ему выделили из своих, а из вещей у Фридриха был с собой только кошель с заработанными им в типографии деньгами, да старый уже маловатый ему мундир без знаков различия.

Внезапно сзади раздался топот копыт и чьи-то крики, призывающие подождать их.

Я придержал Цезаря, и моему примеру тут же последовали все остальные. Нас догоняли два всадника, но кто это такие я так и не понял, пока они не представились. При этом дышали они так, словно это они неслись за нами вслед, а не лошади.

— Георг Венцеслаус фон Кнобельсдорф, — отдышавшись назвал себя склонный к полноте молодой парень. Указав на второго, отличающегося более худощавым телосложением, да возрастом постарше, Георг произнес. — Иоганн Иоахим Кванц, к вашим услугам, господа.

— И что же заставило вас, почти загнать лошадей, догоняя нас? — переговоры взял в руки Петька, потому что ехавший в карете Румянцев был от нас далековато.

— Мы желаем добровольно сопровождать его высочество в ссылке, куда бы он ни отправился, — вздернув подбородок, заявил Георг.

— Похвально, господа, такая преданность всегда в цене, — кивнул Петька. — Вот только сдается мне, что его высочество сам не знает, куда именно он едет.

И тут Фридрих поднял голову и удивленно посмотрел на нас, словно впервые увидел.

— Я пока с вами еду, господа. Я обязан вам жизнью и даже честью, так что я готов ехать в Россию, и быть представленным императору Петру. Я слышал, что ваша необъятная страна дает приют таким вот изгоям как я, становясь для них домом, — я отвернулся и икнул. Поехали, ваше высочество. Я тебя лично по возвращении с императором Петром познакомлю.

Евгений Савойский, несмотря на преклонный возраст, а ему уже стукнуло шестьдесят семь, не выглядел дряхлым. Все время, пока длился обед, он не сводил с меня пристального взгляда, словно пытаясь что-то найти. Это, если честно не могло не нервировать. Так и хотелось встать и спросить в лоб: «Ну что?»

Сам же маленький принц не произнес за обедом ни слова, да и ел он мало. Из разговоров конюхов, которые донеслись до меня на конюшне, куда я зашел проверить, как обихожены наши лошади, я вынес, что принц Евгений сам просил Карла позволить ему принять свадебный поезд Елизаветы у себя в Бельведере. Встретили нас здесь по первому разряду, впервые за наше путешествие. Во время иной раз кажущейся бесконечной войны с османами, которых принц Евгений считал своими непримиримыми врагами, он сумел перенять от них некоторые привычки, которые сделали пребывание в его замке удивительно комфортным. Впервые с тех пор как поезд пересек границу России, всем нам удалось расслабиться. К каждой спальне примыкала купальня, а для слуг была построена общая, потому что Евгений ненавидел грязь, и вовсе не считал вшей благословением божьим.