Я люблю - Борис Седов

– Нет! Этот вид плохо обучается человеческой речи. Поэтому я и держу его здесь…

– О, да! – я понимающе кивнула. – Безопасность! Кстати, Сатар…

– Он верный помощник! Готов отдать за меня жизнь, его предки служили моим предкам – вряд ли найдется на земле человек, которому я мог бы так же доверять! Полностью оправдывает свое имя… Кстати, Анжелика, я давно хотел спросить – почему тебя так назвали? Это ведь не русское имя!

– Моя мать очень любила сериал про Анжелику, есть такие книги Анн-Серж Голон! – добавила я, видя, что он не понимает. – Были и фильмы – французские!

– Прости, – объяснил он, – я плохо знаю западную беллетристику. А что касается Сатара, то его присутствие сейчас особенно важно! Он отдаст жизнь за тебя, как за меня, не сомневайся!

– Ты думаешь, что нам даже здесь могут угрожать?

– Что тебя удивляет? – ответил он вопросом на вопрос. – Разве русский чувствует себя в полной безопасности в России?

– Да, но я полагала, что с вашим статусом…

– Нет! – Он вздохнул. – К сожалению – нет! В Египте у меня много врагов, Анжелика, в том числе и в высших политических кругах. И тем, кто решил объявить на меня охоту, есть у кого найти здесь поддержку!

– Вы тоскуете по своей стране?

– Да! – Он кивнул. – И каждая весть оттуда для меня как глоток воды для путника, бредущего по пустыне. Несмотря ни на что, я рад, что моя страна существует и готова дать отпор любому, кто посягнет на ее дела. Американцы один раз уже обломали зубы об Иран – тогда это закончилось свержением монархии. Теперь они снова пытаются нам что-то диктовать.

Он пояснил, что имел в виду вмешательство Соединенных Штатов в строительство атомной электростанции. Это строительство означало, что Иран овладеет атомными технологиями, а оттуда в теории недалеко и до атомного оружия.

– Но они ведь не собираются его создавать!

Он еще раз взглянул на меня и лукаво улыбнулся.

– Что касается наших желаний, то всякая держава стремится обзавестись оружием, которое надежно защитило бы ее от посягательств других стран. Если Иран получит атомное оружие, то Америке придется считаться не только с ним, но и с другими странами исламского мира, на защиту интересов которых он будет готов встать. Впрочем, все это дело будущего. Процесс создания высокообогащенного урана из низкообогащенного очень сложен. Для этого требуются предприятия, которыми мы пока не располагаем. Впрочем, есть ведь и другие технологии, способные обеспечить военное превосходство…

Он помолчал с видом человека, который что-то знает, но не хочет распространяться.

– Впрочем, если здраво оценивать ситуацию, то, как вы знаете, ни Россия, ни Соединенные Штаты не смогли избежать войн и террора, несмотря на свое атомное оружие, а Россия даже воюет на своей территории. Похоже, войны будущего все же будут вестись по старинке. Так, как вы сами видели, это происходит в Чечне.

– Джихад! – кивнула я.

– Еще одно заблуждение европейцев, знакомых с нашей культурой в основном по старым сказкам и телерепортажам. Вы думаете, что «джихад» означает войну с неверными? Джихад означает «богоугодное дело». Помогать бедным и больным, строить больницы и богадельни – это тоже джихад.

– Но и война! – не преминула заметить я.

– И война! – согласился спокойно Джавад. – Но мы ведь не станем с тобой воевать, правда?!

– Мне кажется, я уже проиграла! – сказала я.

Жаркое солнце в лазурном небе. Белые мраморные стены, ажурная тень от решетки, прохлада тенистой галереи и тихое журчание воды в фонтане. Сказка, в которую мечтаешь попасть с самого детства, понимая, что этому никогда не суждено сбыться. И оттого она кажется еще желаннее. Но со мной все иначе, и то, что я вижу вокруг, – вполне реально. Так же реально, как реален Джавад Ширази, неслышно ступающий по мраморным плитам. Я не слышу его шагов, но чувствую его приближение, как чувствует близость ручья усталая лань. Кажется, я мыслю по-восточному поэтично, но не стоит, пожалуй, делиться своими неуклюжими сравнениями с Ширази. Он не поднимет меня на смех, он слишком воспитан, но выглядеть дурой в его глазах не хочется. Да и сравнение с ланью, пожалуй, не до конца верно. Скорее стоило подумать о пантере, черной, изящной и смертельно опасной.

Я вздохнула, когда его руки прикоснулись к моим плечам. Никто нас не видит, кроме солнца… Его поцелуй способен заставить забыть обо всем. О друзьях и врагах, потерях и приобретениях, обо всем. Кажется, я снова способна чувствовать по-настоящему. И влюбилась в заморского принца, о котором грезила много лет назад. А может, это только иллюзия. Говорят, нет счастья на чужбине! Но кто-то находит его и там. Может, и мне повезло стать приятным исключением из правил.

Вчера утром я услышала детский крик, донесшийся из глубины дворца. Он сразу смолк, словно мать или прислужница торопливо поспешили успокоить ребенка. У меня тоже мог быть ребенок, и, может быть, даже уже не один. У меня тоже мог быть муж, возможно не иранский шейх и даже не новый русский. Просто человек, с которым я делила бы самую обыкновенную квартиру в Петербурге, провожала бы на работу, отводила детей в ясли, потом в детский сад, в школу. Жизнь текла бы спокойно и мирно. И никаких потрясений, кроме детской краснухи или сломавшегося телевизора. И гангстеров с автоматами, наемных убийц и чеченских боевиков я видела бы исключительно по этому самому телевизору. И убивала бы только тараканов на кухне. И все были бы живы, мама и отец. И Степан, которого я никогда скорее всего не встретила бы, а встретила, так не полюбила бы… Степан был бы жив и женился на какой-нибудь хорошей девушке, любящей футбол, той, что никогда в руках не держала ничего опаснее швейной иглы! Размечталась, размечталась! Впору бить себя по щекам, мокрым от слез! Эй, ты что, Анжелика Королева, решила напрудить море?! Утонешь в слезах, как Алиса из сказки. И главное – вовремя! Все хорошо вроде бы! Жива, здорова, при богатом друге. Над головой египетское солнышко, вокруг белый мрамор, фонтаны и преданные слуги.

Накопилось, видимо. Я вытерла слезы; не хотелось, чтобы меня увидели такой. Джавад начнет расспрашивать – в чем дело, ему донесут, как пить дать. Это тебе не квартира в Питере, где можно реветь вволю.

Неправда, что все забывается. Неправда, что открывается новая страница и печали уходят в прошлое. Нет, именно сейчас, когда мне, казалось бы, не о чем беспокоиться и надо смотреть в будущее с надеждой, именно сейчас и подступила настоящая хандра.

Стоит подумать, что пришлось пережить, и чувствуешь, что начинаешь сходить с ума. Есть вещи, которые я никогда не прощу себе. Есть те, что я никогда не прощу другим. Но когда и где нас всех ждет расплата?!

– Мне нужно помолиться! – сказала я тогда Джаваду, тоном не терпящим возражения. – Здесь, в Египте, есть христианские церкви? Православные!

И замолчала, ожидая с трепетом его реакции. До сих пор мне не случалось так с ним разговаривать. Да, он уверял, что все в его доме принадлежит мне, вот и пришла пора проверить – насколько он был искренен. Не знаю, что тому виной: приобретенное недоверие ко всем представителям мужского рода, в первую очередь – к красивым и обаятельным, или врожденные стереотипы, касающиеся гордых обитателей Востока, не привыкших, чтобы в доме распоряжалась женщина. Но так или иначе, я готова была уже к тому, что Джавад забудет про все свои обещания и укажет коротко и ясно, где мое место.