Я люблю - Борис Седов

Нет, он склонил голову, показывая, что все понимает.

– Есть, например, греческая православная церковь. И можно пригласить священника сюда, – сказал он задумчиво, – в целях безопасности…

Как в тюрьму к приговоренному к смертной казни, – подумалось мне, но Джавад тут же продолжил.

– Но я думаю, сейчас наши враги вряд ли осмелятся высунуть голову, к тому же их цель – я, а не ты! Я не хочу запирать тебя в четырех стенах. Сатар будет твоим сопровождающим.

Прилично ли это? Грешница с руками по локоть в крови, идет молиться. За кого? За убитых мной? Но среди них, кажется, нет никого, кто не заслужил смерть! И тут же совесть с чисто восточным усердием и восточной же жестокостью подсказала первое имя – Лагутин! Человек, который не был ни в чем виноват ни передо мной, ни перед Богом, ни перед людьми… А мама с отцом, а Степан, который погиб по моей вине, пытаясь помочь мне. Погиб вместо меня. Но разве я не молюсь за них каждый раз, когда вспоминаю! Какая разница, где это делать! А мертвецы потянулись перед мысленным взором, разбуженные нечистой совестью. Один за другим.

В церкви уже почти с самого порога я услышала русские голоса. Вздрогнула, словно среди этих людей могли оказаться старые знакомые. А среди старых знакомых у меня больше врагов, чем друзей. Уже в церкви я отказалась от намерения исповедаться. Мне просто стало страшно. Иисус с распятия, как мне показалось, взглянул на меня с укором. Я бросила в урну с пожертвованиями все, что имела.

– Желаете посетить магазины? – спросил неожиданно Сатар.

Безусловно, это была не его личная инициатива.

– Господин приказал оплатить любые ваши покупки, – тут же подтвердил он мое предположение. – Куда прикажете поехать прежде?

– Очень любезно с его стороны! – сказала я. – Но в другой раз… В другой раз!

И вернулась в лимузин с двояким чувством. С одной стороны, казалось, что в самом деле стало легче. С другой, внутренний голос безжалостно нашептывал горькие слова осуждения. Трусиха, паршивая трусиха, не смогла признаться в том, что наделала. А теперь отказываешься от поездки, накладывая на себя очень своеобразную епитимью. Что-то вроде самобичевания – сообразно духовному уровню кающейся. Раньше грешники носили вериги, питались только манной небесной или стирали ноги по пути в Иерусалим. Иерусалим от меня недалеко, но Анжелика Королева просто отказывается от поездки по магазинам – вот ее небывалая жертва. Сама себе противна!

Сатар невозмутимо проследовал к машине.

Впрочем, говорила я себе уже в салоне, разглядывая улицы, в магазины мне в любом случае не стоит соваться. Здесь, в городе, ко мне вернулось неприятное ощущение, хорошо знакомое тому, кто был вынужден жить на нелегальном положении. Ощущение слежки. Опять паранойя. Игра воображения, взбудораженного эмоционально. Кому здесь следить за мной? Аборигенам?

Помнится, в Чудове мне доводилось слышать от подруги, чьи предки выбрались в Египет в отпуск (вкалывали в менеджменте одного СП – у нас ведь англичане шоколадки свои для всей России производят), что Египет – это в первую очередь уличные попрошайки, приставучие и грязные. Да, не хотелось бы оказаться в их гуще, наверняка останешься без кошелька.

А может, это Контора? Нет, нет… Чудес не бывает. Правда, еще недавно я была готова поверить во всемогущество господина Лаевского, однако мое похищение доказало, что есть предел и его возможностям.

Нет, никто за тобой не следит, Анжелика. Кроме собственной не слишком чистой совести. И если так дальше будет продолжаться, тебе недолго топтать грешную землю. Просто сойдешь с ума. В блаженную превратишься… Пора заняться делом, пока мозг занят решением проблем у него не остается времени на рефлексию. Бесполезную рефлексию, потому что время не обратишь вспять и мертвых не воскресишь. Вспомнилась старая шутка: фарш невозможно прокрутить назад. Вспомнилась не вовремя, но сняла напряжение… Все не так уж плохо, черт меня побери! Ставить на себе сейчас крест – значит, гневить судьбу или Бога. Кто-то ведь оберегал меня до сих пор, если я осталась жива и практически невредима во всех передрягах. Сколько раз у меня был шанс отправиться на небеса.

Солнце смотрело на меня. Ему было все равно, кому светить – людям или динозаврам, православной Королевой или мусульманину Джаваду. И завтра будет новый день, как говорится в последней фразе книги, над которой я когда-то обливалась слезами. Где сейчас тот томик «Унесенных ветром», подаренный на день варенья одним из оболтусов-одноклассников и затрепанный потом подружками. Успел пропить перед смертью отец или выкинули на помойку…

Будет день.

Вчера вечером Джавад не навестил меня, словно почувствовав, что мне необходимо побыть наедине со своими мыслями. О, это восточное воспитание! Я и сама не знала, что мне необходимо. Возможно, развеяться, забыться. Может быть, его сильные руки, сжимающие страстно мое тело, помогли бы забыть все. Все, включая человека, который первым протянул мне руку помощи и, как мне казалось, должен стать моим спасителем. А вышло иначе, и развело нас в разные стороны. Кто в этом виноват – Бог, судьба? А может хитренький такой дьяволенок, который прицепился ко мне и пакостит? У меня давно уже было это подозрение – мама моя, женщина простая, в чертей, правда, не особо верила, но приметы знала, да и сглаза боялась. Вот и меня, может, кто-нибудь сглазил. Подружки-завистницы или еще кто… И пошла моя жизнь кувырком, так что не успеешь перевести дух, как тебя снова окунают по горло в самое… Да, да, именно в это. И хвостатый поганец сидит за плечом, лапки потирает, не отвяжешься от него, и в пустыню потащится за тобой, не побоится и на Северный полюс. Нет, нет, убеждала я себя. Каждый сам кузнец своего счастья. Да и несчастья тоже! И самое трудное, может быть – не вымолить прощение у Бога. Бог милостив. Но как трудно, невыразимо трудно – простить себя! Я смотрела в зеркало и не узнавала себя и просила, словно смотрела в лицо кому-то другому, может быть, той Анжелике, которой я так и не стала. И молила об одном. О прощении!

Но так и не получила его. Джавад кажется мне похожим на ангела в своем белоснежном одеянии. Кто-то должен меня спасти от самой себя. Кто, если не он? Поцелуй длится вечно, и солнце смотрит на нас.

Они подъехали на рассвете. Двенадцать человек на двух джипах. Малик ехал в первой машине. Ему, единственному из всей группы, повезло остаться в живых после бойни на «Летящем орле». Пуля охранника попала в бронежилет. Это был американский бронежилет для подводных пловцов – мягкий и не слишком надежный. Если бы расстояние между ним и стрелком было немного меньше, его могло серьезно искалечить. Он знал это, но все равно, готовясь к операции, предпочел именно эту модель, так как в ней было легче плыть под водой.

И как выяснилось – не прогадал. Бронежилет спас его и в то же время позволил быстро скрыться – вторая пуля была бы наверняка смертельной.

Срыв операции был для него неожиданностью. Правда, за долгие годы службы Малик усвоил одно немаловажное правило: противника нельзя недооценивать. Что бы там ни говорила его новая подруга с татуировкой на заднице – охрана иранца не могла состоять из одних остолопов, не способных держать в руке ничего тверже собственного члена. Но перевес в силе был на его стороне, а фактор внезапности должен был свести шансы Джавада на спасение к абсолютному нулю. Все было просчитано много раз. И тем не менее план сорвался! Двое его людей погибли в первые же минуты после вторжения на борт. Это лишило их перевеса в силе, к тому же на яхте поднялась тревога. Вот так грандиозные замыслы губит случайность. Или это была не случайность? Так или иначе, Малик чувствовал, что дело со шкатулкой принимает неприятный оборот. Выйти из игры он уже не мог, продолжать ее значило идти по лезвию бритвы.