Жизнь и смерть на Восточном фронте. Взгляд со стороны противника - Армин Шейдербауер

Русские не строили блиндажей, они просто выкапывали землянки, на несколько человек каждая, на которые укладывались бревна. Это было примером поразительной способности русских к сочетанию импровизации с практичностью. Поскольку вход в такие укрытия был теперь обращен к противнику, то я предпочел провести ночь в простом окопе без крыши. Я помнил, что майор Брауер и лейтенант Букш встретили свою смерть под Невелем в такой землянке, вход в которую располагался по направлению к противнику.

К 14.30 5 октября, на второй день контрудара, 7-й гренадерский полк вновь добился успеха и вышел к Нареву. Мы, в своем 472-м полку, шли за ними в качестве резерва и в то же время как зрители. Возвышенность перед рекой была обстреляна нашей артиллерией, а затем атакована. Я наблюдал за этим в бинокль. По дороге я увидел человеческий торс, разорванный страшной силой. Он лежал рядом с выгоревшим бронетранспортером СС напоминанием о тяжелых боях в то время, когда создавался плацдарм. Даже самые закаленные из нас отвернулись от этого зрелища.

После того как южная половина плацдарма вновь оказалась в наших руках, 8 октября должна была последовать вторая атака. 6 октября мы прошли 10 километров к северу и остановились в деревне, которая на карте смотрелась как сделанная из дорог звезда. В центре был перекресток, от которого лучами расходилось семь улиц. Единственной проблемой было то, что не было ни одной дороги, ведущей на юго-запад. Сам по себе этот перекресток представлял собой идеальную цель и постоянно обстреливался противником. Несмотря на это, подвалы всех выходивших на него домов были приспособлены под командные пункты всевозможных подразделений. До передовой, к востоку, было не больше километра.

Как говорилось в приказе, в общих словах, мы должны были принимать командные пункты у сменяемых подразделений. Капитан Шнейдер настоял на том, чтобы занять помещение в подвале возле перекрестка. На мое предложение перейти куда-нибудь подальше он не отозвался, хотя толщина крыши подвала едва достигала 10 сантиметров. Постоянное воздействие артиллерийского огня было страшным еще до начала атаки, не говоря уже о том, что серьезной опасности подвергались наши связные и все те, кому надо было добраться до нас. После того как был ранен командир отделения связи и два солдата, я по своей собственной инициативе отправился искать подходящее место для командного пункта батальона. Я нашел его в значительно более глубоком и лучшем подвале дома, находившегося примерно в 300 метрах от нас вдоль дороги, ведущей на запад. Не дожидаясь одобрения Шнейдера, я запросил в полку разрешения на перемещение командного пункта. Разрешение было получено. После этого капитан Шнейдер сам радовался, что мы оказались вдали от основного места падения русских снарядов.

Было заметно, что вторая часть наступательной операции уже не будет проходить так же успешно, как это было в ее начале. Дождь, туман и раскисший грунт сильно усложнили задачу. За это время русские выставили много мин, на которых подорвалось большое количество наших танков. Вдобавок артиллерийская подготовка была слабее, чем 4 октября, и нам не удалось уничтожить переброшенные через Нарев подводные сети. Русские, как они делали это и раньше, натянули под водой сети, по которым вручную переносились боеприпасы и, самое главное, противотанковые мины.

Пришлось окапываться там, где мы остановились. Батальонный командный пункт располагался на открытом месте за небольшим подъемом на дороге. Окопы выстилались соломой. Ночи были уже холодными, и мы сильно замерзали. С 3 октября никто не умывался. Вдобавок начался сильный дождь, и брезент уже не спасал от него. Русские начали готовиться к контратаке. Ежечасно над нашими позициями пролетали самолеты и с малых высот обстреливали дороги, к счастью, в основном позади нас. Безошибочным признаком готовившейся атаки были рвавшиеся в воздухе снаряды, с помощью которых вражеская артиллерия вела пристрелку целей.

14 октября началась ожидавшаяся контратака противника. Удивительно, но артиллерийской подготовки почти не было. Вместо этого широко применялась авиация. Истребители и штурмовики Ил-2 обстреливали из пушек и пулеметов и забрасывали осколочными бомбами все, что они считали немецкими позициями. Около 20 самолетов кружилось в пределах нашей видимости. То ли потери стали слишком большими, или люди были уже изнурены воздушными налетами, но так или иначе они вылезали из своих окопов и отходили назад. Они пытались пробраться через широкое поле, а я стоял возле командного пункта батальона и выкрикивал одни и те же слова: «В укрытие, в укрытие, в укрытие!» Однако мои крики оказались напрасными. Люди, кто шагом, кто бегом, продолжали уходить с позиций.

Неожиданно я обнаружил, что стою один перед коричневой волной русских пехотинцев. Оставаться так долго на месте было с моей стороны полным идиотством, но я был просто ошеломлен этим отходом. Русские продвигались медленно, и когда они оказались примерно в 40 метрах от меня, я повернулся и побежал, бросаясь из стороны в сторону. По моему планшету русские могли легко признать во мне офицера. Думаю, что меня спасло только то, что они не останавливались и не стреляли. Пробежав метров 200, я догнал своих. Мы вышли к позиции артиллерийской батареи, которая готовилась открыть огонь прямой наводкой по русским. Мне удалось собрать несколько солдат, что позволило обеспечить хоть какое-то прикрытие для артиллеристов.

Атака вражеской пехоты была сорвана артиллерийским огнем, но мы оставались незащищенными от последующих ударов с воздуха. Во время одного из таких воздушных налетов был ранен мой ординарец Вальтер. Он мог ходить и явился ко мне со слезами на глазах. Вальтер попросил написать ему и забрать его обратно после выздоровления.

Сильные воздушные налеты продолжались в течение всего дня. Тем не менее основная линия обороны устояла, и я смог отправиться в подразделения батальона и на доклад к командиру полка. На пути в 5-ю роту мне пришлось спрыгнуть в траншею, чтобы укрыться от атаки самолета, который сбросил осколочную бомбу. Маленький кусочек металла задел мне левую руку. Когда я упомянул об этом случае в ходе разговора в полковом блиндаже, то «Старик» сделал ехидное замечание. Оно прозвучало просто глупо и оскорбительно. Командир полка становился мне все более и более отвратительным.

На участке 461-го полка произошел следующий случай, о котором вскоре стало известно во всей дивизии. Русский сержант проехал на нагруженной продовольствием автомашине по дороге, которая пересекала линию фронта на участке под названием «Ближний угол» возле деревни Буды-Обрески. Оказавшись в нашем тылу, грузовик беспрепятственно прошел около двух километров, пока водитель не заподозрил неладное и не повернул назад. Когда он уже почти добрался до нашего переднего края, его остановили и взяли в плен. Продовольствие, и в особенности водку, которые он вез для русских солдат, раздали подразделениям полка.

18 октября противник провел еще одну атаку. В воздушном налете был тяжело ранен командир моих связных обер-фельдфебель Шейдиг. Отверстие в его спине, размером в большую монету, указывало на серьезные повреждения внутренних органов. Шейдиг, испытанный и надежный солдат, раньше был командиром взвода 6-й роты, и я забрал его в штаб батальона, чтобы ему стало полегче. Но теперь дела его были совсем плохи. Шейдиг скончался на пути в перевязочный пункт. Тем временем атаки с воздуха не прекращались. Нередко нам удавалось сбивать вражеские самолеты, и тогда спускавшиеся на парашютах русские летчики становились ужасными мишенями для наших обозленных солдат. Рядом с нашим командным пунктом рухнул двухмоторный бомбардировщик американского производства, который почему-то не взорвался.