Витязь особого назначения - Кирилл Кириллов

Здоровой рукой он запихал кольчугу и саблю в одну из седельных сумок и тронул бока коня коленями. Буян послушно пошел в нужном направлении. Привязанная к седлу узда натянулась. Кобыла с болотником безучастно поплелась следом. За ними, держась чуть поодаль, но на виду, пристроился горячий тонконогий жеребец, легко несший на спине ханского охранителя. Петляя по временным улицам, они миновали центр, проехали уже заросшими грязью до самых помостов окраинами и выехали в степь. Перешли с шага на рысь. Охранитель махнул рукой ближайшему дозору. Те, закивав головами, точно болванчики из китайских земель, опустили луки и поехали в другую сторону. Ягайло, обернувшись в седле, взмахнул рукой, приветствуя молодого воина. Тот взмахнул в ответ шапкой, развернул скакуна и умчался обратно в город на колесах. Витязь же направил Буяна вперед, на северо-восток.

Через полчаса пути, в небольшом лесочке, бородавкой выпирающем на бескрайнем лике степи, он остановил коней, достал из-за голенища нож и, хромая на оторванный каблук, приступил к мумии.

Ягайло разрезал последний узел. Болотник, стоявший до того неподвижно, дернулся в сторону, намереваясь нырнуть в кусты, но затекшие ноги подвели. Он упал щекой в чахлую траву и застонал.

— Дурилка, — нагнулся к нему витязь. Приподнял под микитки. — Не сделаю я тебе худого. Не для того с медведем воевал, тебя отстаивал.

Тот просто расслабил все члены и повис тряпичной куклой, отдаваясь на милость витязя. Ягайло перевернул и посадил его на землю, прислонив спиной к корявому стволу. Сходил к переметным сумам своего седла и достал выдолбленную из тыквы флягу с водой, заботливо уложенную людьми хана. Поднес к бледным губам.

Юноша приник к горлышку и долго пил, зажав флягу запястьями — пальцы не слушались. Ягайло, отступив на шаг, умильно смотрел на него, склонив голову набок, как давешний медведь. Ему не верилось, что совсем недавно этот отрок бился и царапался в клетке так, что прутья трещали.

В плену парню пришлось несладко. Короткие грязные волосы висели сосульками, щеки ввалились, тонкие, бледные пальцы казались еще длиннее из-за грязных разводов и черных каемок вкруг ногтей. Драная одежда едва прикрывала худое, с торчащими ключицами тело. Пальцы длинных ног, обтянутых портами из кожи, похожей на рыбью, опухли и посинели от недостатка крови. Весь он был какой-то вялый, замученный. Только глаза из-под высокого чистого лба глядели живо и зло.

— Спасибо, — невнятно пробормотал юноша, протягивая Ягайле полупустую флягу.

— Да ладно, — отмахнулся витязь. — К вечеру до родника доедем, я его еще по дороге сюда приметил, еще воды наберем.

— Не за воду спасибо, хотя и за нее, конечно, тоже, — разлепил сухие губы юноша. — За спасение. Видел я, как ты за меня пред медведем встал. Зачем?

— Да не знаю зачем, — махнул рукой Ягайло, который большую часть пути думал именно об этом. — Само как-то… Много душ я загубил, так хоть одну вот спасти… Зачтется, глядишь, на Страшном суде.

— А невинны ли те души были? — спросил болотник.

— Да кто нынче невинный? Дети малые разве что, да и то… — Ягайло махнул рукой, мол, сам все понимаешь.

— Это смотря как загубил. Если просто так, по удали дурной, молодецкой, то не лепо. А если сначала защитником был, а потом уж и воином — тогда многие грехи проститься могут.

— И даже смертные? — спросил витязь.

— Может, и смертные.

— Это кто ж тебя так думать научил? — удивился Ягайло.

— Отец.

— Мудрый человек твой отец.

— Мудрый, да. Но доверчивый сильно, — грустно склонил голову болотник и заговорил о другом: — Ой, смотри, кровь у тебя сочится. Перевязать бы надобно.

Ягайло посмотрел на разодранный рукав своей рубахи, прислушался к хлюпающей в сапоге крови. Покачал головой:

— Надо. С ногой-то справлюсь, а вот плечо… Несподручно мне будет. — Он вздохнул, представляя себе предстоящие мучения.

— Я перевяжу.

Юноша поднялся на длинные ноги, постоял журавлем, привыкая к тяжести собственного тела, и мимо Ягайлы прошел к лошадям. Залез в мешок, притороченный к седлу выданной ему ханом лошади, и достал оттуда длиннополую беленую рубаху. Доковылял до воина, склонился и быстрым движением выхватил из-за голенища Ягайлы нож. Витязь перехватил его запястье, сжал, почувствовав тонкость костей и крепость жил.

— Э… Витязь, ты чего? — удивился юноша. — А-а-а-а… Не для того мне нож, чтоб тебя убивать. Рубаху свою на полосы разрезать хочу, — улыбнулся он.

— Так рубаху тебе хан в дорогу дал, чтоб переодеться, — сказал Ягайло, не отпуская запястья.

— Так я и не всю порежу. Подол только.

Ягайло отпустил тонкое запястье. Юноша быстро покромсал низ рубахи на длинные ленты, осторожно отлепил давешнюю повязку от подсохшей раны. Руку Ягайло ожгло, будто раскаленной кочергой. Витязь застонал, скрипя зубами. Юноша нажал крепкими пальцами куда-то пониже плеча, и боль отступила.

— Приложить бы чего, подорожника хоть, — посетовал он, оглядывая жухлую траву под низкими деревьями, — да где ж его взять-то? Ладно. Так обойдемся.

Ловко и споро он промыл рану водой из фляги, положил в несколько раз сложенные кусочки ткани на глубокие следы медвежьих когтей и замотал крепко, но не больно.

— Как зовут-то тебя, кудесник? — спросил Ягайло, разглядывая макушку юноши, внимательно осматривавшего его продырявленный когтями сапог.

— Олесь, — буркнул тот, не поднимая головы. — Глубока рана. Больно снимать будет. Резать голенище станем али потерпишь, как сниму?

Витязю не впервой было залечивать раны, и он догадывался, что сапог пойдет с располосованной ноги, будто вместе с кожей. Но все-таки решился.

— Дорога длинная еще, а без сапога тяжко будет. Попробуй снять.

Юноша кивнул, сунул в рот витязю деревянную рукоять ножа, стукнул легонько по подбородку, чтоб, значит, тот прикусил, и ухватился за голенище. Потянул. Витязь замычал сквозь зубы, но скорее даже не от боли, а от ее ожидания. Сапог сошел с ноги, как кожура с хорошо пропеченного картофеля. Руки у парня были необычайно легкие. И пахло от него… Странно. Он ведь в клетке дней десять просидел, не меньше. Должен был запаршиветь, как бездомный пес, и вонять, как старый козел, однако не так уж грязен был. И пахло от него терпкими травами. Резедой али полынью. Наверное, это он так у себя в болотах пропах, что вонь ханской темницы его не взяла. А двигается-то как споро… Руки мягкие, как лебединые шеи, порхают над раной, почти не касаясь. Вот бы мужиковатой и шумной Евлампии поучиться.

— Все, теперь кровь течь не будет, — сказал юноша, завязывая последний узелок. Отстранился, полюбовавшись своей работой. — Наверное, даже и сапог обратно налезет, а то не пристало витязю с такой культей людям показываться.

— Ай спасибо, — поблагодарил его Ягайло, и впрямь почувствовавший большое облегчение. — Теперь по коням, да уходить отсюда надо скорее. А то ханы на меня за того медведя зуб точат, да и тебя заодно не помилуют, если что. Ты ведь из болотных земель?