Филипп Орлеанский. Регент - Филипп Эрланже

Однако все это вовсе не мешало царившему при дворе веселью. Шумные празднества устраивались то в Пале-Рояль, то в Люксембургском дворце, то в Аньере или Севре, в Медоне, в Сен-Клу. Оппозиция порицала эти вакханалии, но от нравоучений воздерживалась.

В благодатной долине Сё, как всегда, царила герцогиня Менская. С полдня до рассвета принцесса изводила своих подданных — дворян и поэтов — насильственными развлечениями. Здесь нельзя было позволить себе ни минуты скуки, ни минуты передышки: за театральным представлением следовал пышный обед, лотерея сменялась костюмированным балом, здесь соревновались в острословии, создавали шедевры, изощрялись в рифмованных диалогах.

Среди прочих обожателей герцогини выделялись потерявший голову от любви кардинал Мельхиор де Полиньяк, аббат Жене, граф Лаваль, питавший ненависть к регенту, который лишил его возможности стать герцогом, маркиз де Помпадур, Ришелье, президент парламента Меем.

Вот уже десять лет все они развлекали герцогиню. Слишком боязливый, чтобы принимать в этом участие, и слишком слабый, дабы помешать, герцог Менский счел за лучшее отречься от своих прав, предоставив жене право печься о судьбах Франции.

Эта неожиданная роль привела герцогиню в восторг. Теперь по вечерам, оставив пышные наряды, она переодевалась в простое платье и, сев в карету без гербов, которой правил Лаваль, отправлялась в Париж. У Мэльских ворот, на берегу Сены, за старинной решеткой стоял охотничий павильон. Здесь герцогиня Менская встречалась с Сельямаре, тоже переодетым, с изысканным Полиньяком, маркизом де Помпадур, с генеральным адвокатом Давизаром, иногда с Ришелье — и все вместе они весело строили планы будущей гражданской войны.

Де Меем и Давизар могли обеспечить Филиппу V, будущему регенту, поддержку парламента, Лаваль — поддержку средних слоев аристократии, возмущенных поведением пэров. Две фурии, мадам де Кокоен и мадам де Боннамур требовали для Бретани независимости и посылали эмиссаров в Анжу, в Пуату, в Ла-Ванде. Нунций Бантивольо, в прошлом служивший в кавалерии, объединял вокруг иезуитов церковнослужителей севера страны. Ришелье, полк которого был расквартирован в Байонне, предполагал отдать город испанцам; Виллар отвечал за армию; д’Юксель тормозил деятельность правительства, и, наконец, Вильруа должен был освятить действия заговорщиков, предоставив им в качестве знамени малолетнего короля. Герцогиня Менская, всегда помнившая о роли искусства, предполагала поручить своему любимцу Вольтеру расправиться с регентом при помощи памфлетов.

Как только будет принято решение перейти к открытым действиям, Филипп V должен будет обратиться к Генеральным штатам, к парламенту и к самому Людовику XV. Это заставит подняться Бретань, которая откроет свои порты для флота Альберони, а тем временем испанская армия через Байонну вступит на территорию Франции. И благодаря единому порыву всех благоверных французов Католическому королю будет вручено его законное наследство. Герцог Менский будет назначен генерал-лейтенантом; а победы Карла XII в Англии, Ракоши — в Венгрии и маркиза де Леде в Италии докончат дело.

Что же до герцога Орлеанского, то Лаваль клялся связать его и доставить в Толедо.

Сельямаре, душа заговора, начал, не стесняясь с расходами, вербовать сторонников среди недовольных дворян, искателей славы и богатства, тщеславных аббатиков, обнищавших герцогинь. Альберони, осведомленный обо всем, благословил это начинание. Никто не опасался регента: он представлялся противникам старым, погрязшим в пороках, спившимся.

Провал д’Юкселя в истории с Лондонским договором на какое-то время обескуражил заговорщиков, но взятие Палермо и Мессины вернуло им прежнюю дерзость.

В июне д’Аржансон, к ярости парижских торговцев, снова провел девальвацию. Парламент приостановил действие указа, но на эту приостановку тут же было наложено вето Советом по регентству. Алые мантии ответили на это громким возмущением, которое эхом отдалось в Бордо, Руане, Тулузе и Ренне. Потребовалось вмешательство армии, чтобы деньги начали хождение согласно их новой стоимости.

То была первая попытка. Парламент уже готовил следующую. На следующее утро после битвы при Пассаро они вытаскивают на свет божий закон, направленный некогда против кардинала Мазарини и запрещавший под страхом смертной казни иностранцам какие-либо операции с общественными фондами. Говорят, что разъяренные судьи пытались схватить Лоу, который бросился в Пале-Рояль к регенту, Филипп оставил шотландца у себя и дал ему надежную охрану.

Тут вносит свою лепту и Вильруа, рассказывая странную историю об отравленном пирожном, будто бы обнаруженном у Людовика XV. Народ содрогнулся. Дядя-убийца, неужели он снова принялся за старое? Все бурлило, баррикады готовы были вот-вот вырасти на улицах французских городов.

Но в своих планах заговорщики не приняли в расчет регента.

Филипп делал все, чтобы обезоружить оппозицию. В течение трех лет он пытался добиться этого с помощью индульгенций, доброты, щедрости (один только де Меем вытащил из него сто тысяч годовой ренты). Фатализм Филиппа и мягкость делали его уязвимым для любой жестокости. Для того, чтобы к нему вернулся боевой задор, было необходимо увидеть врага у дверей собственного дома.

Застигнутый врасплох, как когда-то в Стейнкерке, Филипп обнаружил, что ему противостоят парламент, побочные королевские дети и собственные министры. И в момент решительной атаки он должен был быть уверен, что неожиданный удар не поразит его сзади.

В его план были посвящены Сен-Симон, Лоу, Дюбуа и д’Аржансон. Сен-Симон отправляется к герцогу Бурбонскому, чтобы выяснить, поддержит ли тот регента. Принц, недавно ставший жертвой мадам де При, ставит три условия: огромное содержание в сто пятьдесят тысяч ливров, содержание его брату, графу да Шаролэ, и должность суперинтенданта образования малолетнего короля. Тщетно тратит Сен-Симон потоки красноречия, надеясь убедить принца отказаться от последнего требования, — тот отвечал, что признает справедливость выдвинутых аргументов, но если он не получит всего желаемого, то перейдет на сторону партии побочных детей и смирится с гражданской войной. Филипп был вынужден уступить.

Успех маневра зависел от того, насколько удастся сохранить все в тайне. Соглядатаи, ежедневно неотступно следившие за герцогом Орлеанским, находили его, по обыкновению, веселым, жизнерадостным, предающимся развлечениям, и поздравляли себя с подобной слепотой противника.

Париж был разбужен в пять часов утра 26 августа барабанным боем: кругом было пестро от красно-бело-голубых мундиров и плюмажей швейцарцев, мушкетеров французской гвардии, которая расположилась в Тюильри, где всю ночь велись бесшумные работы.

В шесть часов утра гонцы уже стучали в двери парижских домов, извещая магистров и пэров, что его величество ожидает их в десять часов в своем собственном дворце. Незамедлительно получают срочный приказ собраться члены Совета по регентству.

С веселым и беззаботным видом, без признаков какого-либо волнения на лице, вошел герцог Орлеанский в зал заседаний. Среди двадцати шести членов Совета, за исключением Сен-Симона, у Филиппа не было ни одного единомышленника.