Второй президент Чехословакии Эдвард Бенеш: политик и человек. 1884–1948 - Валентина Владимировна Марьина

возможен договор в соответствии со словами и предложениями канцлера Гитлера, то ясно, что у нас все будут с этим согласны». Что касается вопроса о национальных меньшинствах, то Бенеш повторил свою прежнюю позицию: «о наших внутренних делах никто не имеет права говорить. И если постоянно повторяется, что Германия симпатизирует нашему (немецкому. – В. М.) национальному меньшинству, то это стремление говорить о наших делах и оказывать влияние на нашу политику. Мы отвергаем это. Свои дела мы решим сами, как надо и по справедливости».

На речи Гитлера остановился и К. Крофта, выступая перед ведущими сотрудниками МИД 4 февраля 1937 г. Он отметил, что речь произвела разное впечатление в мире: во Франции и Англии – неблагоприятное, в Чехословакии – «скорее наоборот». Министр объяснил это тем, что Франция и Англия ждали от Гитлера каких-то мирных предложений, а «мы, напротив, больше ожидали каких-то нападок». Крофта также отметил, что о Лиге Наций фюрер говорил иронично, а о большевизме весьма отрицательно, делая однако различие между большевизмом (как идеологией. – В. М.) и Советским Союзом (как государством. – В. М.), а также категорически заявил, что Германия не заключала с Советским Союзом никакого договора, который обязывал бы ее оказывать помощь России или принимать от нее какую-либо помощь[326]. Оценив 12 февраля чехословацко-германские отношения как неплохие, Крофта заметил, что в Германии существует повышенный интерес к событиям в России, где в то время шли процессы по делу троцкистов. Министр подчеркнул, что Берлин понимает происходящее в Москве по своему[327], считая, что в СССР могла бы произойти смена режима и тогда «могла бы сразу измениться немецкая политика в отношении России»[328]. Заметим, что эта констатация, видимо, была неслучайной: чехословацкие руководители опасались, как бы укрепление германо-советских отношений не нанесло ущерб чехословацко-советским дружественным связям и не лишило ЧСР одного из ее союзников в возможном конфликте с «третьим рейхом». Уверенность в том, что будет подписан договор о ненападении с Германией, хотя и существовала, не была твердой и постепенно сходила на нет. Хотя еще в конце февраля Маетны информировал Прагу, что через неделю Трауттмансдорф и Гаусгофер будут приняты Гитлером, чтобы «обсудить подготовку текста основы договора»[329], из известных автору документов не ясно, состоялась ли такая беседа. Скорее всего, нет, иначе Маетны знал бы об этом. Возможна и другая версия: беседа состоялась, но Гитлер уже принял решение прекратить «заигрывание» с Чехословакией и взял курс на ее ликвидацию. Как сообщал Маетны в Прагу, 20 марта состоялась его беседа с министром иностранных дел Германии фон Нейратом, который, не отрицая возможности продолжения германо-чехословацких переговоров о заключении договора о ненападении, считал, что пока следует сделать в них перерыв и выждать, как будет развиваться ситуация[330]. Но переговоры так и не были возобновлены.

Достаточно точно оценивал развитие германо-чехословацких отношений в это время советский полпред в Германии Я. Суриц. 4 марта 1937 г он сообщал: «За последнее время особенно часто упоминается Чехословакия. Если еще до недавнего времени существовали сомнения насчет того, в каком направлении разовьется германская агрессивность, то сейчас почти все сходятся на том, что первая очередь в наступательном плане Германии крепко уготована за Чехословакией… В газетной кампании, которая ведется против Чехословакии, на первый план явно начинают выпячивать тезис о зараженности Чехословакии коммунизмом… Существуют поэтому законные опасения, что, опираясь на немецкие меньшинства, Германия вызовет внутренний путч в Чехословакии и по испанскому образцу организует защиту этого "центра Европы" от коммунистической угрозы. Этот план предоставляет то удобство, что не облекает германское вмешательство в форму открытого военного нападения на Чехословакию». Правда, полпред оговаривался, что считать этот план уже подготовленным и намеченным для реализации в ближайшие дни пока нельзя[331]. Впрочем, история показала, что события развивалась именно в этом направлении.

Слухи о ведущихся чехословацко-германских переговорах достигли и Александровского, который в беседе с Крофтой 8 марта попытался выяснить, насколько они верны. Остановившись на истории вопроса и чехословацких условиях подписания договора, министр заверил советского полпреда, что «опора на СССР является для Чехословакии единственной реальной гарантией ее безопасности». Позиция Александровского и, следовательно, Москвы сводилась к следующему; «Принятие и соблюдение всего, что Крофта считает безоговорочным условием, было бы для Гитлера равносильно поражению его внешнеполитических устремлений». В ответ на это министр, согласно словам Александровского, «кроме неубедительных общих рассуждений», утверждал, что Германия очень сильно опасается нападения со стороны СССР, который «пользуется Чехословакией как плацдармом для подготовки такого флангового удара». Советский полпред опроверг эти лживые измышления[332]. Несомненно, он был прав, утверждая, что заключение договора с Чехословакией на предложенных ею условиях означало бы отказ от реализации внешнеполитических планов Гитлера. Переговоры и слухи о них укладывались в рамки декларируемых им миролюбивых стремлений, и фюрер, видимо, когда посчитал это нужным, решил положить конец «налаживанию дружбы» с Чехословакией. С ней, как важным препятствием на пути осуществления грандиозных замыслов фюрера по овладению Европой, надлежало покончить любым путем. Переговоры прекратились. Усилилась обработка мирового общественного мнения в направлении, подводящем к мысли, что Чехословакия своим поведением толкает мир к началу войны. Из заявлений ведущих германских политиков и дипломатов явствовало, что подписанию договора с ЧСР препятствуют два обстоятельства: первое – ее союзнические отношения с СССР, рост влияния большевизма в стране и, следовательно, угроза его распространения в Европе, второе – угнетенное, неравноправное положение немецкого национального меньшинства. На том же делала упор и геббельсовская пропаганда. Следует заметить, что в связи этим, а также активностью партии Генлейна, в том числе и на международной арене, вопрос о «бедственном» положении судетских немцев все больше привлекал внимание мировой общественности, особенно английской, опасавшейся, что его нерешенность может привести к европейской войне. И чем дальше, тем больше английское правительство оказывало давление на Прагу, склоняя ее к уступкам Генлейну во имя примирения Чехословакии с Германией. Посланник ЧСР в Лондоне Я. Масарик, как сообщал в Москву советский полпред в Англии И. М. Майский 10 августа 1937 г., охарактеризовал английскую политику следующим образом: «Англия не совсем равнодушна к судьбам Чехословакии, она питает к ней даже известную симпатию как к форпосту демократии в Центральной Европе, но симпатия эта не горячая, а теплая, и рассчитывать на какие-либо энергичные акции со стороны Лондона в случае опасности для Чехословакии едва ли приходится». Масарик подтвердил, сообщалось далее в телеграмме, что «Форин офис в последние месяцы как в Лондоне, так и через своего посланника в Праге неоднократно давал чехословацкому правительству советы как-нибудь смягчить напряжение, существующее в чехословацко-германских отношениях, в частности, пойти на необходимые уступки судетским немцам»[333].