Утерянная Книга В. - Анна Соломон

– Да, конечно. Извините.

Вивиан Барр протягивает Лили блюдо, наливает в чайник кипятка, достает из ящика подставку и выходит из кухни.

– Впрочем, мне стоило бы перейти на более практичную обувь, – добавляет она.

– Нет, что вы! – восклицает Лили и идет следом. От страха она встрепенулась, и пустота ушла. – Нет! У вас прекрасные туфли.

Вивиан Барр разливает чай. Все на столике очень гармонично сочетается, от чайника до сахарницы.

– Надеюсь, вы любите «Дарджилинг», – говорит она.

Лили уверена, что обидела ее, а себя выставила подлизой или снисходительной, а может, и то и другое. Поэтому продолжает:

– Знаете, я у мамы в шкафу нашла очень красивые туфли на каблуках. Черные, с золотыми каблуками. Я о них и знать не знала.

– Роже Вивье? – спрашивает Вивиан Барр, расправляя на коленях салфетку.

– Не знаю.

– Помню, у нее была пара от Роже Вивье. Можете поставить булочки.

Лили ставит блюдо с булочками на стол.

– Пахнут изумительно.

– Из «Левэн», – отвечает Вивиан Барр. – Мои любимые. Чтобы не ждать, нужно приходить к семи, нам с Джорджи это не трудно.

Лили тоже кладет себе на колени салфетку и ждет дальнейших указаний. Уже можно взять булочку? Отхлебнуть чай? Вивиан Барр сидит без движения, взгляд устремлен на чайник, руки на коленях. Она что, молится? Не похоже. Сложно представить, чтобы Рут сблизилась с такой непостижимой личностью, хотя Вивиан, конечно, могла измениться. Даже должна была. Из тех немногих статей, что Лили сумела откопать, используя свои навыки проведения исследований (все еще вполне приличные), она выяснила, что Вивиан Барр в молодости экспериментировала с наркотиками и лесбийским сексом. После какого-то нервного срыва ее положили в знаменитую больницу «Фэйнрайт». Впрочем, не похоже, чтобы эти россказни имели отношение к женщине, которая сидит перед Лили и другими серебряными щипчиками, поменьше, перекладывает булочку с блюда на тарелку Лили. Из-за этой церемонности кажется, что она старше Рут. Вивиан кладет щипцы на специальную тарелочку для щипцов и поднимает взгляд на Лили (впервые с момента их встречи). В скудном освещении зрачки у нее удивительно яркого зеленого цвета.

Вивиан говорит:

– Я не спала с вашим отцом. Полагаю, вы пришли об этом узнать.

Лили не готова к такому повороту, теряет дар речи и не в силах сказать «нет» (хотя более честным было бы сказать «да», ведь она пришла и за этим тоже), поэтому одновременно качает головой и кивает, как игрушечная собачка, и намазывает булочку маслом. Вивиан Барр не знает, что Лили едва ли стала бы ненавидеть и осуждать ее. В глубине души Лили даже хотелось бы, чтобы между Вивиан Барр и ее отцом что-то было, ведь теперь и сама Лили виновата. Хоть Джейс не ее подруга, она и не посторонний человек. Хоть Лили и не спала с Хэлом, они вроде как соблазнили друг друга. Покидая с девочками дом Джейс прошлой ночью, Лили от стыда смотрела исключительно себе под ноги.

– Розмари была моей лучшей подругой, – говорит Вивиан Барр, словно в ответ на мысли Лили.

– Вы не пытались ей сказать?..

– Конечно, пыталась.

– Она не поверила?

– Я не знаю. Она разозлилась. И у нее случилось горе.

– Выкидыш. Мне братья рассказали.

Вивиан Барр кивает.

– Я была занята собой. С трудом понимала, что происходит. Но я видела, как ей плохо. Да и не обязана она была мне верить.

– И вы просто уехали?

– Она меня выгнала.

– И отца выгнала. Пару лет спустя.

– Охотно верю. – Вивиан Барр неторопливо пьет чай, потом добавляет:

– Со мной она, конечно, обошлась деликатно. В этом была вся Розмари.

Лили вдруг становится неприятно, как легко Вивиан Барр говорит о ее отце и то, как она говорит «Розмари», словно подмигивая. Будто Лили должна понимать, будто она тоже знала Розмари. Конечно, она знала про Розмари, про ее существование, но, как и остальные «до» – маму до принятия иудаизма, до развода, до того, как она бросила шить и начала курить, – Лили, младшая из троих детей, почти не помнит. Если она и думала о Розмари, то скорее как о дальней родственнице. Или о привидении. Лили вообще редко о ней вспоминала. Настолько редко, что назвала старшую дочь Рози! Похоже, Рут и сама не вспоминала о Розмари или делала вид, потому что не возражала против такого имени. Лили осознала это только утром в день похорон, когда перечисляла раввину имена членов семьи, а раввин спокойным голосом заметила: «Рози… Интересно, вы, наверное, знаете, что у евреев не принято давать детям имена в честь живущих родственников». Лили едва не ляпнула единственное, что пришло в голову: «Ну, теперь она умерла». Так ничего и не сказала. И сейчас не может сказать Вивиан Барр: «Перестаньте называть маму Розмари».

– Какая она была? – спрашивает Лили вместо этого. – Когда вы познакомились.

– Нам было по четыре года, дорогая. Я уже не помню.

– А ваше первое воспоминание о ней?

Вивиан Барр смотрит на булочку, оставшуюся на блюде.

– Что ж… Я помню, как нас учили ходить под парусом. В семь лет или в восемь. И ваша мама… ее буквально пришлось тащить на причал силой. Она так кричала. От страха. Матери пришлось передать ее учителю, из рук в руки, а учителю пришлось держать, пока мы не отчалили. Потом она вцепилась в одну из скоб и начала сползать за борт. Учитель ее поймал, конечно. Помню, как он пытался разжать ей руки… Не ругал, хотя и сам перепугался. Он тоже был совсем ребенок, лет шестнадцати, наверное.

– Какой ужас, – вздыхает Лили.

– Не знаю. – Не сводя глаз с булочки, Вивиан Барр берет ее руками, отламывает кусок и трясет им, пока не появляется Джорджи, чтобы угоститься. – Розмари это быстро забыла. И знаете? Через год она единственная из нас участвовала в парусной регате. Стала в итоге лучшей в классе, даже лучше мальчиков. И самой бесстрашной.

Вивиан скармливает собаке еще кусочек:

– Вот какой была ваша мама.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что она не зацикливалась. Или потом, когда вышла замуж. Она писала мне замечательные письма, в то время как многие на ее месте нашли бы, на что пожаловаться. Даже когда происходило что-нибудь страшное – например, как-то раз на лужайку перед вашим домом кинули горящий крест, потому что ваш отец, ну, вы понимаете… И она мне об этом рассказала как о чем-то обыденном. Не охала, не пыталась вызвать жалость.

– Никогда не слышала эту историю.

– Конечно, да и к чему бы?

– А зачем тогда?..

– Другая вера? Не знаю. Думаю, тот крест укрепил ее решимость. Она водила меня в одну группу роста самосознания…

– А я думала, это вы ее отвели. – Лили вспоминает братьев. Интересно, они помнят про горящий крест? Забыть такое невозможно; а может, наоборот, как раз лучше забыть. Лучше не спрашивать их про крест.