Утерянная Книга В. - Анна Соломон

Иц прищуривается. Как будто читает ее мысли. А может, он просто осторожный мальчик и большой скептик.

– Кто ты такая? – спрашивает он.

Вашти вглядывается в лица людей, повернувшихся к ней, затаив дыхание – Иц сумел посеять сомнения и в них. Потом она смотрит на Бараза. По плану, Вашти должна сказать, что она преданная служанка Эсфири. Но Бараз приподнимает бровь, и становится ясно, что он думает о том же: Иц ни за что не поверит. И в его власти настроить против всех остальных.

Глядя в темноту глаз Ица, она произносит:

– Я – царица Вашти.

Все как один вздрагивают. Вашти чувствует их благоговение, как прилив тепла, такой знакомый, что на мгновение эта сцена кажется ей привычной. Теперь она увереннее стоит на земле. Немного стыдно, что они так легковерны, хоть и не обязаны поклоняться чужим людям.

Но на стыд нет времени. Она не может позволить себе не воспользоваться их легковерием. Вашти говорит:

– Если я не уйду до рассвета, если меня найдут, мне не жить.

Слышатся приглушенные голоса. Мардук протягивает руку и забирает у Ица нож. Иц стоит без движения, как изваяние.

– Ты – Вашти? – говорит он. – Докажи.

Вашти снова бросает взгляд на Бараза. Впервые он выглядит напуганным, и ее сердце замирает. Она не знает, чего боится сильнее: что не сможет убедить Ица или того, на что готова пойти, чтобы убедить его. Они с Баразом думают об одном и том же, Вашти знает. Хоть надежда на то, что это сработает, и призрачна, а Бараз всю жизнь посвятил ее защите от подобных унижений. Но если им не поверит Иц, то не поверят и остальные, и Вашти с Баразом придется уходить в пустыню вдвоем, а так делают только безумцы. Уж точно не высоченный евнух вместе с женщиной. Их поймают и убьют, а золото, спрятанное в складках ее одежды, найдут и украдут. Или ее узнают и вернут обратно, и обоих убьют во дворце, откуда они пытались сбежать. К тому же они не сдержат свое обещание, а Эсфирь лишится Бараза.

Цвет стен шатра неуловимо меняется, чуть светлея, – перемена, заметная лишь той, чью жизнь защищает тьма. Для Вашти, не видевшей солнца тридцать четыре месяца, эта перемена – как огненная вспышка. Она поворачивается к Ицу спиной, и одежды спадают с плеч, обнажая ее от затылка до талии. Всеобщий изумленный вздох сотрясает шатер, и сразу воцаряется тишина. Все осознают увиденное: крылья, раскинутые по спине, клюв, устремленный к небу вдоль позвоночника, голову с черными глазами.

Вашти умоляла Бараза о птице, когда еще надеялась спастись наземным путем. Она видела верховных жриц, превративших свою кожу в рукописи, и танцовщиц в ночных покоях с невиданными цветами на грудях и ягодицах. Бараз противился, но в конечном итоге сдался – не мог не сдаться. Вероятно, вздохнул с облегчением, когда она перестала биться в ярости, как в первые дни после изгнания. Тогда она металась в выборе между идеей дворцового переворота, чтобы свергнуть Ахашвероша, и выбором способа самоубийства. «Я могла бы, я бы победила!» Бараз кивал: «Конечно». Кивал, потому что любил ее и потому что это было правдой: если бы она призвала, стража перешла бы на сторону Вашти. Почти все они работали на ее отца, а на Ахашвероша смотрели как на безвредного, но недостойного захватчика и подчинились бы Вашти, если бы она приказала. Она даже велела Баразу начинать вооружение.

Потом внезапно, будто наткнувшись на стену, Вашти остановилась. Ею овладело спокойствие, жажда крови улеглась; она ясно увидела, что война против Ахашвероша уничтожит царство. Лучше сбежать. Тогда в ее мыслях стала зарождаться птица, и вскоре Вашти захотела ее не только в мыслях, но и на своем теле, захотела быть птицей.

Бараз достал все нужные вещества; некоторые надлежало пить, другие – курить, пока он работал иглами и краской. Она никогда не видела таких длинных игл. Из рога антилопы, сказал Бараз, и Вашти играла с теми, которыми он не работал, проводя по губам их шелковистой поверхностью и втыкая острия в подушечки пальцев, пока не появлялась кровь. Она была пьяна и парила в полусне. Потом Бараз пришел с новостями. Его любимая дева, та, что не желала стать царицей, была выбрана. Она превратила себя в чудище (нет, не в переносном смысле). Пыталась обмануть судьбу и не смогла, и теперь во дворце столько охраны, сколько он в жизни не видал. Некоторые стражники новые и верны Ахашверошу, других прислали из Персеполя, и они знают Вашти с пеленок. Ее план уйти тайком, переодевшись, оказался под угрозой.

На этот раз Вашти не кидалась на стены, обламывая ногти. Она задумалась. Если царь узнает, что она жива, он сломается. Спокойствие, которое он, кажется, обрел и которое новая царица явно проверяла на прочность, обернется хаосом.

А значит, нужна лиса. Вашти не подозревала, что где-то наверху Эсфирь боролась с теми же преградами и шла к спасению теми же путями. А ведь должна была подозревать. Как и Эсфирь. Могло быть так, что в определенные моменты они делали одно и то же. Или такими очевидными были их пути, и кто угодно придумал бы сначала улететь, а потом, когда не вышло, искать ход под землей.

Вашти поворачивается, демонстрируя крадущуюся лису на животе. Передняя лапа обнимает ее за талию, вторая поднимается к левой груди. Штрихи Ба-раза простые, но четкие, и кажется, что лисий хвост на ребрах у Вашти подрагивает. Иц открывает рот.

От ужаса у Вашти звенит в ушах. «Кто эта шлюха? – думает она. – Она поглотила женщину, которую нарекли шлюхой за ее добродетель». Ее добродетель была не нужна Ахашверошу, она выставляла Вашти фригидной, а ее фригидность значила бы, что дело в нем. В то время как выставить ее шлюхой (или прокаженной, или что еще о ней болтают) значило бы, что дело в ней. Это она во всем виновата. А когда царь протрезвел, было уже поздно. Вашти исчезла, умерла, и он не мог ничего исправить. Не мог показаться слабым.

И вот опять она – шлюха. В распахнутых одеждах. Иц возбужден – глупо притворяться, будто она не видит. Откуда ему знать, что рисунки на теле – не для царицы. Откуда им всем знать. Они никогда не видели людей, чьи тела так разукрашены, поэтому, ошеломленные, легко верят, что такие знаки может носить на себе только царица. (Люди думают, что знают о чем-то, потом рассказывают другим людям, а те – другим, а те записывают, и вот уже так написано в книге, а потом показано на экране, а значит – правда: «В Древней Персии тела цариц украшали татуировками с изображением животных».)

Жители шатра не одобряют того, что сделали с ее телом, но увиденное произвело впечатление. Даже на Ица. Иц поражен и как ее оппонент, и как подросток. Он советуется с отцом.

Дальше все просто – поднять остальные шатры, собраться. Через час лагерь исчезает, остаются лишь следы босых ног, да и те пропадают к рассвету, когда над песками поднимается сильный ветер.

«Окна нужно помыть», – думает Ви, возвращаясь в квартиру вслед за Джорджи. Солнце светит под таким углом, что становится видна копоть. Разве уже три часа? Ви не ожидала, что девочка пробудет у нее так долго. Она мысленно напоминает себе про окна и присаживается за стол, чтобы снять туфли. Ноги устали. Да и все тело тоже. Ви встает, хочет убрать посуду, но тут же вновь садится, вполсилы пытается сложить чашки и блюдца, оглядывается по сторонам. Нужно полить цветы. («Окна. Цветы».) От чая дрожат руки. Через потемневшее окно видно здание напротив. Надо пойти посидеть на диване – оттуда виден парк. Ви хотела как-то приободрить дочь Роз-мари и не смогла, а теперь вот хочет пойти на диван, но остается на том же месте.