📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгДетективыБ/У или любовь сумасшедших - Ольга Романовна Трифонова

Б/У или любовь сумасшедших - Ольга Романовна Трифонова

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 44 45 46 47 48 49 50 51 52 ... 77
Перейти на страницу:
богадельни приводил его в глубочайшую депрессию. И вот теперь тлел на пятом этаже, не покидая квартиры последние десять лет. Дом был без лифта.

Его совершенно не интересовала ни прошлая, ни настоящая жизнь Ирины. Животный эгоизм, помогший ему дотянуть до столетия, исключал малейшее любопытство к другим. Ирину это устраивало: с ним можно было говорить по-русски. Совершенно безопасно. Вернее, можно было бы говорить, если бы Иона не говорил только о себе: о своих зубах, своих запорах, своей боли в икрах ног, своем прошлом. О будущем — никогда.

Ирина включила телевизор.

По улице Горького шла демонстрация. Парни с удивительными лицами. Ирина не помнила таких по Москве. Неужели забыла? Ведь не прошло и года.

Иона задремал.

На экране пытаются вытащить из башни танкиста, что-то кричат, непонятно, потому что заглушает возбужденный дикторский текст. Танкист прячется в башне, захлопывает люк.

Набережная. Длинноногие девчонки почему-то сидят на броне. Дуло танка украшено цветами.

Садовое кольцо: баррикада из грузовиков и троллейбусов.

Диктор сообщает, что заготовлены десятки тысяч наручников, составлены списки врагов, к Москве двигаются войска. Что-то зацепляло в кадре, тревожило какой-то глухой, не из этого дня тревогой. Ирина ощутила прилив непереносимой тоски. Она даже застонала тихонько. Иона не услышал, продолжал храпеть приоткрытым ртом.

Пресс-конференция путчистов. Тревога та, пратревога, отступила. Снова кадры набережной. Толпа перед зданием Совмина РСФСР, оратор толкает пламенную речь. Тревога подступила вновь, а сквозь нее страстное, исступленное желание быть там, на набережной, или не на набережной, в другом месте, быть дома, быть вместе.

«Господи, что же я наделала», — прошептала Ирина. И в этот момент она увидела в левом углу кадра нечто. И тотчас поняла, что именно «нечто» и было причиной тревоги, ощущения смертельной опасности. «Нечто» было точно таким, какое она видела в Хантингтоне, в том кошмарном, прекрасном, преступном и справедливом Центре коррекции.

Ирина встала, прикрыла одну створку окна. Ушла в кухоньку, поставила на поднос ужин для Ионы: стакан апельсинового сока, мякоть булки, намазанную маслом и творогом, мисочку с яблочным пюре.

Когда взяла поднос, поняла, что нести не может, так сильно дрожат руки. Сняла стакан и мисочку. Отнесла их отдельно. Оставив поднос на столике возле кресла, она вышла, тихонько прикрыв дверь, и заперла ее своим ключом.

Улица была пустынна, лишь в маленьком скверике на развилке улиц дрых на лавочке клошар. Она решила, что заночует у месье Марка. Спустилась улочками к Сене, теперь налево, на набережную Святого Августина. Но она перешла на другую сторону к букинистам. Здесь в основном торговали старыми журналами, но за пять-десять франков можно было купить детектив из очень неплохой серии издательства Галлимар. Детектив ей совершенно необходим, как наркотик. У месье Марка была отличная библиотека, поэтому наркотиков он не держал.

Она перебирала толстые книжечки: «Смерть в Сибири», нет, нет, только не это, а вот это то, что надо: «Рейс опоздал в Майами», и как раз десять франков. Она вдруг решила зайти в маленькое кафе, где было не очень дешевое, но очень хорошее мороженое, правда отвратительная живопись на стенах. Гнусный авангард. Плевать, — она будет смотреть в окно.

В кафе было сумрачно, и она не сразу узнала в поднявшемся ей навстречу мужчине — Леню.

* * *

Итак, вот с того мгновения, какие с некоторых пор в ее стране стало модным называть судьбоносными, жизнь раскололась непоправимо.

Первым порывом (как всегда глупым) было кликнуть Наталью. Но непонятная сила заставила положить элегантное плоское портмоне в карман широкой джинсовой юбки.

Вспоминая все это, Ирина понимала: это была не она! Та — робкая, на всю жизнь запомнившая свой детский ужас — во сне разбуди, вспомнит, как это было, — не могла, не могла, не могла этого сделать! Ехали с матерью в троллейбусе, год сорок четвертый, тогда еще ходили по улице Горького двухэтажные. И вот она, выходя из троллейбуса, прихватила с какого-то железного ящика подле водителя чудную маленькую лампочку. На тротуаре показала матери, похвасталась удачей. Троллейбус уходил от них навсегда, переехал площадь Белорусского вокзала, а мать волокла ее на середину проезжей части к постовому. Как она выла, как упиралась, наконец упала на грязный асфальт, ужас содеянного, а главное неизбежности признания в этом содеянном превратили ее в вопящего, извивающегося зверька. Шрам на всю жизнь.

А там, в Мэйсизе, не побоялась даже позвать менеджера, чтоб выписал судьбоносные сапоги.

Наталья удивилась:

— На фиг сейчас зимние? Впрочем, цена очень сходная. Поздравляю.

Идя к выходу, Ирина думала: «Тюрьма — это, может быть, самый верный способ остаться. Ничего от тебя не зависит, ты остаешься поневоле. Как написано где-то: «В результате действия неодолимой силы».

Она хотела, чтобы остановили, задержали, но роскошные хрустальные двери распахнулись перед ними, и они вновь оказались на раскаленном Бродвее.

— Пойдем посидим вон в той кафешке?

— Да вы что, Ирина Федоровна, решили все деньги в первый день спустить? Синдром совка? Или, может быть, подарочка ожидаете от хорошо известного нам джентльмена?

— «Нам»?

Она впервые увидела, как краснеет Наталья.

— В разной мере, но в общем-то — да.

— Ты спала с ним?

— Было дело.

— Во время, до, после?

— Как «после», что за… — Наталья осеклась. Остановилась и, взяв ее за руку, отчеканила: — Ирина Федоровна, это не имеет никакого значения, он любил вас, очень сильно любил, вы даже не поняли, как сильно. И хватит об этом, о’кей?

— О’кей.

Ирине больше всего хотелось остаться одной и рассмотреть портмоне. В номере это было невозможно. Их поселили вдвоем с Натальей. Где же?

Смеркалось. Они вышли в какой-то пыльный сквер. На скамейке у входа сидел старый толстый мужик в женском платье, в черных чулках и лаковых туфлях. Заложив ногу на ногу, он, покуривая, доброжелательно поглядывал на входящих.

— Господи, это и есть Вашингтон-сквер, — тихо сказала Наталья. — Эта провинциальная плешка — мечта миллионов?

Здесь все перемешалось: проститутки и влюбленные, старики-пенсионеры и мощные пролетарии, собравшиеся вокруг жалчайшего театра марионеток.

Почему-то врезался в память этот первый ее Вашингтон-сквер, потом она много-много раз ходила через него и утром, и днем, и однажды ночью в грозу, когда со стороны Манхэттена шли черные тучи, но тот запомнился навсегда. Может, горячкой нетерпения. Портмоне постукивало о колено, укрывшись в глубоком кармане юбки.

Совсем недавно в Бретани, где жила до бегства в Париж, они изгоняли летучих мышей, ворвавшихся в комнату из-за ее оплошности, а потом тихонько пили чай, Ирина рассказывала Патриции о Нью-Йорке. Патриция была первым и единственным человеком, которому она доверилась. Крепенькая гувернантка благовоспитанных внуков

1 ... 44 45 46 47 48 49 50 51 52 ... 77
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?