Черчилль. Молодой титан - Майкл Шелден

В конце концов Уинстону удалось добиться своего, и в начале 1907 года муж и жена пришли к более-менее мирному соглашению. Санни и Консуэло решили не обращаться в суд за разводом, а просто спокойно вести раздельную жизнь, не мешая друг другу. Они поделили опеку над детьми и только в 1921 году — когда оба сына выросли — герцог и герцогиня, наконец, развелись официально. Каждый из них потом вторично вступил в брак. Слухи об их взаимоотношениях продолжали витать в воздухе все то время, что они жили раздельно, но, к счастью, удалось избежать самого страшного, чего так боялся Уинстон в 1906 году — «катастрофы» в виде публичной разборки в суде.

Когда Консуэло взялась писать автобиографию в 1950 году, она, оглядываясь назад, видела Уинстона уже в роли премьер-министра, но ничего из того, что ей запомнилось в нем, не свидетельствовало о будущем государственном деятеле. Его отличие от Санни бросалось в глаза. Герцог сразу получил все то, ради чего Уинстону приходилось тяжело работать, но именно Санни выглядел обиженным и полным горечи — полной противоположностью того прозвища, которое получил. Конечно, Консуэло была пристрастна, но по ее мнению, в Санни проявился вырождавшийся дух старой аристократической линии, а Уинстон ее возрождал.

«Может быть, сказывалась американская кровь, что текла в его жилах, — писала герцогиня, — или юношеское воодушевление и непосредственность, качества, которые начисто отсутствовали у моего мужа. Я наслаждалась обществом Уинстона, чувствовуя в нем истинный демократический дух, совершенно чуждый моему тогдашнему окружению, и которого мне так не хватало».

Не успел Черчилль перевести дух, после того, как разогнал темные тучи скандала над головой, как Ричард Хардинг Дэвис выпустил книгу — собрание коротких биографических рассказов «Настоящие солдаты удачи». На первый взгляд его описание жизни юного Черчилля выглядело безвредным. Он дал честное и прямолинейное описание, как вел себя молодой солдат в сражениях, привел немало цитат из записок самого Черчилля о побеге из бурского плена. Но вот красочный пример приключений Уинстона за пределами поля битвы, который выбрал Дэвис — давний и давно всеми забытый случай, — сейчас заставлял читателей только вскинуть брови.

Дэвис решил вытащить из сундука историю девятнадцатилетнего Уинстона, устроившего беспорядок в Императорском Театре в Лондоне, доблестно защищая девушек из мюзик-холла от активисток, выступавших против порочного развлечения.

Версия Дэвиса строилась либо на рассказе самого Черчилля, который слишком доверился ему в какую-то минуту, либо — что скорее всего — ее припомнила Этель Барримор. Вполне возможно, что она считала этот случай забавным примером его вольного духа. Но Дэвис описал тогдашнее поведение Уинстона, как обычный ночной дебош. Прочитав эти строки, Черчилль был возмущен и подавлен одновременно. Худшего удара даже враги не могли нанести. В описанной журналистом сцене Черчилль размахивал канделябром и пил шампанское из туфельки одной девушки.

Молодому политику, занимающему одно из первых мест в либеральной партии, давняя выходка виделась малопривлекательной. А в свежеизданной книге он представал участником и даже заводилой необузданной пьянки с красотками мюзик-холла. Оставалось только надеяться, что в Британии никто не обратит внимания на книгу. Но газетчики все-таки довольно скоро разнюхали, какие сенсационные строчки там напечатаны, и появились у его дверей, чтобы он дал пояснение к сцене. Уинстон отказался как-либо комментировать написанное и стал ждать, чем это закончится, подумывая, а не подать ли иск на Ричарда Хардинга Дэвиса. Автору пассажа он написал строгое письмо, в котором обвинял его в «дискредитации и нанесении вреда репутации».

Но поскольку инцидент произошел более десяти лет назад, то почти никаких свидетельств не осталось, кроме того, что было напечатано в «Настоящих солдатах удачи». В результате историю почти обошли молчанием, если не считать некоторых шуточек, которые отпустили в адрес новоиспеченного заместителя министра иностранных дел. «Мистер Дэвис со всей прямотой описал некоторые поступки мистера Черчилля, — заметил обозреватель «Блэк энд Уайт». — Но вряд ли можно считать тактичным упоминание о мюзик-холле, а не о каких-то других вещах, которые имеют отношение к вопросам империи».

Девушки из мюзик-холла считались девицами легкого поведения, но они и в самом деле всегда были такими приветливыми. И десятилетия спустя лорд Роузбери — сын Гарри — вспоминал, что Черчилль не утратил интереса к ним и после того скандального случая, когда так решительно встал на их защиту. Он оставался их поклонником и много лет спустя. Особенно ему нравилось рассказывать случай, когда они с Уинстоном — намного более взрослые — пригласили двух «веселых девушек». Вечером они разошлись, каждый в сопровождении своей девушки. Встретив ту, что отправилась вместе с Уинстоном, Гарри спросил ее, как прошел остаток ночи, и, услышав ответ, ничуть не удивился. «Он говорил без передышки о самом себе до рассвета», — ответила девушка.

Итак, в начале 1907 года Уинстон постоянно переживал треволнения из-за репутации, может быть по той причине, что в кабинете министров образовалась вакансия, и он надеялся занять место. Он делал вид, что вопрос его мало занимает, но газетчики уже начали строить догадки, возьмут его или нет, а если не возьмут, то можно ли считать это понижением. Уинстону уделяли столько места в печати, что один репортер заметил: «Это просто часть умелой игры — раздуть такую рекламную кампанию. Все буквально помешались на Уинстоне».

Просматривая газеты, премьер-министр не мог не заметить этой шумихи, и успокоил Уинстона, что тот не утратит его расположения. «Мы хотим укрепить министерство по делам колоний, — писал Кэмпбелл-Баннерман 22 января. — И я уверен, что вы продолжите свою деятельность, независимо от того, какие бы перестановки там ни произвели». Однако он не прояснил, что намеревается делать. Сначала премьер-министр надавал много обещаний, и достаточно серьезных, что будет продвигать именно его, а затем передумал и стал рекомендовать Джона Морли. Освободившаяся должность — министра народного образования — не та работа, которая могла бы обрадовать Уинстона, и не та, что сразу бы подняла его в глазах общественного мнения. Но это было место в кабинете министров, а он хотел войти в его состав.

Морли считал, что его поступок пойдет только во благо Уинстону, когда написал премьер-министру, что молодой человек «совершенно не подходит, об этом даже и думать нет смысла» — на место министра образования. Старые либералы выказывали способностям Уинстона больше доверия и уважения, но и они не решались предоставить ему более ответственное место, не без удовлетворения наблюдая за тем, как он хлопает крыльями под зорким оком Элгина. Но Уинстон принимал их опасения как свидетельство того, что рано или поздно он выйдет на другой уровень. Вряд ли его обрадовало, что выбор на место министра образования остановили на достаточно удобном для всех человеке — Реджинальде Маккенне. Он был на десять лет старше Уинстона, весьма сдержанный и респектабельный. Реджи — как называли его — был честным либералом, с неприметными чертами лица, он жил со своей сестрой и играл незаметную роль в партии. Если Маккенна оказался человеком, которого хотели видеть в кабинете министров, то будущее в либеральной партии выглядело не столь радужным, как представлялось Уинстону.