Канон, звучащий вечно. Книга 1. Хозяин кометы - Масахико Симада

Джей Би сблизила с Нами Нодой, родной матерью Куродо, музыка, звучащая из граммофона, и Куродо, без сомнения, можно было назвать «дитя музыки». А крепко-накрепко связала его с музыкой его приемная мать Наоми.

Куродо прожил семь лет в Харбине, четыре года – с семи до одиннадцати лет – в лагерях для интернированных в Иокогаме и Каруидзаве. Особенно обострился его слух за те полтора года до окончания войны, что они провели в Каруидзаве. У мальчика появилась способность воспринимать звуки радости и печали, надежды и тревоги и даже перемены времен года. Наоми постоянно спрашивала у него: «Какой звук у голода? Какой сегодня звук у неба? Как звучит летнее утро, осенний полдень, зимний вечер?»

Куродо всегда к чему-то прислушивался. И к звукам войны, и к звукам наступившего мира.

И вот пришел август 1945 года. Для пленных – лето свободы, для отчаянных солдат – конец убийственным играм, для детей – начало совсем другого будущего.

10 августа 1945 года Куродо услышал крик своего отца Джей Би. Известие о том, что на Нагасаки, город, где Джей Би родился и прожил три года вместе с родной матерью, была сброшена «безжалостная бомба», пришло в Каруидзаву с опозданием на день. Реакция на весть об атомных бомбардировках Хиросимы и Нагасаки была незамедлительной: по всему лагерю слышались радостные возгласы, лица интернированных на какой-то момент озарились счастьем – вот и кончилась война. Куродо и Наоми тоже присоединились ко всеобщему ликованию, и только Джей Би пребывал в растерянности. Одиннадцатилетнему Куродо было невдомек, что с отцом. Он не понимал, почему отец реагирует так же, как японцы, почему он ведет себя так, что окружающие смотрят на него с подозрением.

Но очень быстро радостная атмосфера в лагере сменилась на гнетущую.

Все надеялись, что «безжалостные бомбы», сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, станут козырем для их освобождения, но наступило одиннадцатое число и тринадцатое, а со стороны далекой столицы продолжал доноситься гул взрывов. И свобода и мир были совсем рядом, но все боялись, что прежде Япония примет последний безумный смертный бой. Японцы не отдадут легко и спокойно свободу и мир в их руки. Не только солдаты, но и крестьяне и служащие, девушки и жены, старики и больные, даже беременные и младенцы, вооруженные мотыгами, молотками, бамбуковыми кольями и игрушками, нападут на пленных. Многие из обитателей лагеря тоже были готовы обрести свободу и мир в смертном безумном бою, пусть ценой собственной крови.

Куродо думал, что отец, лучше других понимая, как тяжело без утрат вывести семью через дверь, на которой написано «свобода», плачет от безнадежности. Но на самом деле Джей Би смотрел на судьбу интернированных не столь пессимистично, как другие обитатели лагеря. Что бы ни говорили, он верил, что японцы не до такой степени безумны. А безумцами считал американцев, которые швырнули целых две атомные бомбы, словно выкинули из окна испражнения. Вера в благоразумие японцев и недоверие к прагматизму американцев, похоже, были в крови Джей Би. Он всегда задавал себе два вопроса: что бы он сделал как японец? И что бы он сделал как американец? Получалось, что японец придет в себя, а американец впадет в безумие.

Родину его матери, которая была и его родиной, выжгла родина отца. Он не знал, с какими чувствами принять эту реальность. «Безжалостная бомба» сожгла чувства и эмоции Джей Би. Он рыдал, как ребенок, и надеялся, что, когда кончатся слезы, ему, наверное, удастся оправиться от страданий. Джей Би пытался спастись сном. В периоды бодрствования он отчаянно грыз ногти, дергал брови, его мучила тошнота. Наконец, истерзанные чувства вернулись к печали, а эта бездонная печаль вместе с окончанием войны понемногу стала сменяться гневом. Хотя Куродо не понимал печали отца, он остро чувствовал каков его гнев.

Ночью 14 августа Куродо по радио из Сан-Франциско узнал об окончании войны. Дядюшка Галуа, бывший когда-то консулом Франции, незаметно для жандармов пронес в лагерь коротковолновый радиоприемник. Куродо время от времени наведывался к дядюшке Галуа и слушал новости и музыкальные передачи из Сан-Франциско – города, в котором жил его отец, когда ему было столько же лет, сколько сейчас ему, Куродо.

WAR IS OVER.

Короткое объявление об окончании войны – его ни с чем не перепутаешь. Чтобы не слишком нервировать жандармов, пленники стали про себя напевать песню победы.

15 августа в полдень всех известили о том, что об окончании войны будет объявлено по радио, на этот раз на японском языке. Сам император обратится к народу, и вам будет дозволено услышать его голос. Каким голосом, с какой интонацией он будет говорить? – к пленным, уже погрузившимся в радость освобождения, вернулось любопытство. К полудню у домов бригадиров стали собираться старики и молодежь, мужчины и женщины. На улицу вынесли грубый деревянный стол, на него положили подушку, на подушку, будто статую будды, бережно водрузили радиоприемник. Жители уселись вокруг стола и склонили головы в низком поклоне. Куродо наблюдал за этой картиной с крыши дома дядюшки Галуа, находившегося немного поодаль, и удивлялся: с каких это пор радиоприемникам стали оказывать такие почести.

Голос императора, который он слышал впервые в жизни, на самом деле принадлежал не этому миру.

На земле никто больше не мог так говорить. А если и мог кто-то, то мертвые, призраки или боги – в любом случае страшные существа. Так думал Куродо. Радиоприемник, восседавший на троне из подушек, ловил волны с того света и передавал, то и дело прерываясь, слова его великого правителя.

Рескрипт был выдержан в традиционной форме, отчего слова были абсолютно непонятны. Даже отец, который знал японский в совершенстве, мало что понял. И в ушах жителей деревни нефритовый голос был окутан смутным фиолетовым туманом. Они разобрались в смысле сказанного только после того, как диктор передал высочайшие слова императора языком этого мира.

«Нашим добрым и верным поданным. Глубокие размышления об общей направленности развития мира и о положении, сложившемся в сие время в нашей империи, привели нас к решению нормализовать ситуацию в стране, прибегнув к чрезвычайным мерам.

Враг применил новую безжалостную бомбу, способную произвести воистину неисчислимые разрушения и уничтожить множество невинных людей. Ежели мы будем упорствовать в своей борьбе, упорство сие приведет не только к окончательному краху и гибели японской нации, но и к полной гибели мировой цивилизации. Не предотвратив это, мы не сможем спасти миллионы наших подданных. Как тогда держать нам ответ пред святыми душами наших предков?

Нашей нации предстоят непомерные трудности и лишения. Однако во имя будущих поколений мы приняли решение проложить дорогу к великому миру. В этих обстоятельствах мы должны вынести невыносимое».

Куродо слушал голос императора, звучавший будто с того света и похожий на голоса героев театра Но, а когда понял смысл его слов, подумал только одно: теперь наконец он сможет свободно поехать туда, куда хочет, свободно слушать те звуки, какие хочется.