Тревога - Борис Георгиевич Самсонов

волосы аккуратно причесаны. Левый рукав рубахи загнут к локтю и подвязан.

— Савченко я, Савелий Алексеевич…

Монин тоже представился, показал удостоверение. Хозяин читал его уважительно.

— Чекист понапрасну не придет. Дело, значит, сурьезное есть. Ко мне лично, аль как? Ну, ладно, может, у тебя какой секрет. А пока надо подкрепиться. Мать, давай на стол — так разговор сподручней вести.

На столе паром дышал чугунок, комната наполнилась аппетитным запахом наваристых щей.

Поужинав, Георгий Монин и Савелий Алексеевич остались вдвоем.

— Где это тебя угораздило? — поинтересовался как бы невзначай хозяин, скручивая козью ножку.

Вместо ответа Георгий спросил:

— А сами-то руку где потеряли?

— Известное дело, здесь в Мариинке. Но это, дорогой товарищ, целая история. Ты заночуй у нас, не то темень на дворе.

— За внимание — спасибо. А историю вашу хотелось бы послушать.

Хозяин закурил и, не торопясь, поведал Монину о том, ради чего тот, собственно, и приехал в Мариинку.

— Ишь, как начать трудно, все вроде главное… Словом, Никифор Ирченко и Алексей Белаш — о них ты, конечно, наслышан — создали в Мариинке повстанческую партизанскую армию. Из соседних сел люди пришли (гонцов наш штаб рассылал) — народу видимо-невидимо собралось, а оружия мало. У всех решение одно — стоять насмерть. Ждали наступления белых. Пришел я с дежурства в избу. Вскоре слышу крики, мол, белые окружают Мариинку. Тут ударили пулеметы, начался бой…

Выскочил я из хаты, бросился к своим, в дальний конец села. Оружия при мне не было: пику, уходя с дежурства, сменщику своему оставлял. В это время конный отряд казаков на рысях к самой околице подошел, около моей хаты коней всадники придержали. Впереди конник в черной гимнастерке, в капитанских погонах — должно командир. Слышу, отдает приказ казаку: «Проверить, кто такой!» и в мою сторону клинком показывает. Казак повернул коня и — ко мне. Я его сразу узнал: знакомый мой из Атбасара Яков Кондратьев. Подскакал, конем норовит стоптать, или, возможно, просто пугает. А сам нехорошо так скалится, кричит: «Вот сейчас, землячок, с самим господином Шайтановым повстречаешься. Век за честь благодарить будешь»…

Голос Савелия Алексеевича стал глуше, Савченко задышал хрипловато, трудно.

— С тех пор, Георгий, я на всю жизнь запомнил эту фамилию. В Мариинке, как и во всей округе, не найти было человека, который бы не слышал о зверствах этого изверга. И вот он передо мною! Не помня себя, бросился я к казачьему командиру, ухватился за стремя, тяну что было силы, чтоб, значит, с коня его долой, а сам думаю: с пешим-то с тобой мигом управлюсь. Тогда он и секанул меня по руке — полетела она коню под копыта. Потемнело у меня в глазах, кровь свищет. «На площадь его!» — слышу, — это скомандовал сотник, — Спалить хату». Когда меня приволокли, на площади уже лежала куча расстрелянных. Били меня шомполами, потом швырнули в общую свалку, кого-то сверху сбросили, потом еще и еще. Стоны, крики… Шайтанов подскакал к куче мертвецов, зычно орет своим живодерам: «А ну, глянь, кто живой — приколоть, патронов на красную сволочь не тратить!» Выхватил у казака пику и с такой силой вонзил ее в еще живого партизана Пригоду, что проткнул его насквозь.

Тех, кто еще был живым, казаки стали колоть и рубить. Я закрыл глаза, приготовился. И спасли меня не живые — мертвые, они-то и защитили от пик и сабель. А что творилось на сопке Куян? Пусть тебе расскажут очевидцы Осип Лисунов, Ксенья Малюкова, да много их…

Савченко замолчал. Услышанное потрясло Монина.

— Я ведь потомственный хлебороб, — как-то застенчиво сказал Савченко, — а вот однорукому теперь управляться тяжело.

— Приезжал Шайтанов еще в Мариинку? — спросил Монин.

— Бывал. Новый председатель управы Семен Бойко вел список сочувствующих Советской власти. Отобрал сорок шесть человек и под конвоем привел на площадь. По приказу Шайтанова всех высекли, а шестерых человек тут же, за селом, расстреляли, — это, помнится, были Лобода, Стрельцов, Давыдов, Шайкин, Белокобыльский, Колесников. Остальных отправили в Атбасар и заточили в арестном доме в магазине торговца Безъязыкова.

Монин записывал в блокнот. Савченко спросил:

— Неужто тебе нужно все это знать?

— Нужно, Савелий Алексеевич. Шайтанов не должен уйти от кары. Вот только как найти его? Где искать?

— Трудная задача, — задумчиво произнес Савченко, — сдается, искать надо в большом городе, а может, и где в чужих краях. Он ведь неглупый, вражина, как-никак учительствовал. Слыхал, есть специальные лагеря для бывших белых офицеров, перевоспитывают, мол, их там. Может, там где-нибудь затаился. Только такого не воспитаешь. Озверелый он… Слушай, Георгий, припомнил я. В Атбасаре живет фотограф по фамилии Панин, Василием звать. Он фотографировал Шайтанова и всю его братию. Потолкуй с ним. Наверно, карточки у него сохранились. Пригодятся для розыска. Да тебе виднее. Может, и есть уже эти фотографии у вас…

14. АДИЛЬБЕК МАЙКУТОВ

Факты, сообщенные Савелием Алексеевичем Савченко, еще более усугубляли и без того веские доказательства вины Черного Гусара. Теперь надо во что бы то ни стало разыскать фотографа Панина! Возможно, у него сохранились негативы. Обязательно встретиться с Лисуновым, Малюковой, Ереминой. Запросить лагеря.

…Из показаний Шкурова и протоколов допросов свидетелей перед Мониным открылась новая картина колчаковского «правопорядка». Для устрашения населения Шайтанов и его подручные из «военно-следственной комиссии» придумали простой и, как они считали, сильно действующий способ: перед тем, как расстрелять очередную группу, в самых людных местах вывешивали списки жертв, в которых указывалось число, когда они будут казнены. Никаких ссылок на решение суда или других властей не делалось, ибо ни суда, ни учреждений власти не было там, где властвовал Шайтанов…

…Писарь подал Шайтанову очередной список. Не дочитав до конца, комендант четким почерком бывшего учителя крупно и размашисто написал резолюцию: «Высечь, потом расстрелять». Подумал и добавил: «Публично».

Рекин уже хотел было взять список, но Шайтанов протянул руку.

— Постой-ка!

Он медленно повел сверху вниз пальцем по списку, ткнул в чью-то фамилию.

— Об этом я уже что-то слышал, толком не помню… Что ты скажешь? — спросил он, поморщив лоб.

— Здешний совдеповец. Пора с ним кончать! Степняки его знают и слушают, он их главарь. Большевик.

— Это что ж, он вроде атамана у них?

— Они его долго прятали в аулах, берегли, как здешние охотники берегут беркутов. Так говорят алашевцы. Они и помогли споймать его.

— Значит, — заключил Шайтанов, — если пустим в расход, то мы степняков обезглавим. Но, слушай, Рекин, сколько мы их отправили на тот свет, а в аулах они еще не перевелись. Твои алашевцы бестолковы, как бараны. Но, может, они покрывают своих, а нас за нос водят? В