Тревога - Борис Георгиевич Самсонов

уезде что ни день, то бунт. Сдается, ты дальше кабака не видишь… А ты должен быть как… Как Малюта Скуратов!

— Это что при царе Иване Грозном ключи от тюрьмы хранил?

Рекину показалось, что он блеснул знанием истории. Шайтанов расхохотался, взял в руки плеть и стеганул по столу. Встал, прошелся по комнате.

— Я всегда тебя ценил…

Рекин расцвел самодовольной улыбкой, жирные, с красноватыми прожилками щеки округлились, рыхлый живот, затянутый широким казацким ремнем, поджался. Он чуть было не рявкнул по привычке: «Рад стараться!» Но лицо его, когда сошла на миг окаменевшая в подобострастии улыбка, вновь обрело хмурое выражение, когда Рекин до конца дослушал своего начальника:

— Ценю, дубина, твою беспросветную тупость. Тэк-с. — Шайтанов странно улыбнулся и пояснил: — Она тебя лучше украшает как офицера, чем придворные манеры этого слюнтяя Воскресенского… А он такой же, штабс-капитан, как и мы… обреченный. А во имя чего, зачем? Где он — народ? Словеса одни! Ха-ха-ха! Народ — быдло, только язык плести и понимает. Штабс-капитан, тоскующий по дворянским харчам, знает, кто такой Малюта, а тебе, Рекин, и знать надобно только то, что ты знаешь. Не будь ты, Федор, такой дубиной, какая есть, я и на порог бы к себе тебя не пустил. Нам не этим шарабаном, — он резко ткнул черенком плетки лоб отпрянувшего Рекина, — думать надо, а действовать. Пусть мудрствует Колчак, на то и чин у него. А народ в узде держать могут только такие сильные, как я да ты…

Довольный своей поучительной тирадой, Шайтанов еще раз глянул в список и протянул его Рекину.

— Приклей на дверях зингеровского склада и тюрьмы и глаз не спускай с тех, кто придет читать. Усиль охрану заключенных. Большевики могут попытаться спасти своих. Всех подозрительных, всех, кто придет читать, — ко мне! Большевистские семьи мы будем уничтожать. Лес надо рубить с корнем, чтобы вновь не вырос.

Только сейчас Рекин до конца понял, для чего вывешиваются списки обреченных на казнь. Хитрый Шайтанов! А он, болван, толковал ему о возможных волнениях, лишних пересудах. Чихать он на все хотел!

— Когда поведешь арестованных на рубку, — предупредил Шайтанов, — позови меня, хочу посмотреть, как будет умирать этот главарь степной голытьбы. Как его? Майкутов! Особенно смотри за теми, кто будет сострадать, любопытствовать и оплакивать. Хватать их!

…У Монина были основания полагать, что кровь Адильбека Майкутова, большевика, члена первого Атбасарского Совдепа, на совести Шайтанова и его банды. До ареста Майкутов скрывался в глухих аулах. Казахская беднота надежно укрывала своего батыра. Гонцов Алаш-Орды джатаки отсылали подальше в степь, недоуменно пожимая плечами: «Не слыхали о таком, ничего не знаем…»

Поначалу введенные в заблуждение алашордынские агенты и колчаковские сыщики, засылаемые в аулы, верили, но потом хитрые из них стали догадываться, что их попросту водят за нос. Не мог же Адильбек провалиться сквозь землю! Ведь не раз просачивались слухи, что его видели то в одном, то в другом ауле.

Слава Адильбека Майкутова среди стенного народа была велика. Но вместе с тем она представляла серьезную опасность для скрывающегося в подполье Майкутова, ибо эту славу невозможно было спрятать даже в надежном укрытии. В конце концов с помощью подкупленного доносчика белогвардейцам удалось выследить Адильбека и схватить его. Один из местных главарей Алаш-Орды Джанайдаров и его приспешники торжествовали: теперь колчаковские власти, Шайтанов в первую очередь, еще раз убедятся в преданности своих верных помощников.

Майкутов был брошен в тюрьму. 20 июня 1919 года вместе с группой товарищей его расстреляли.

Участь Адильбека Майкутова ожидала и других членов и активистов Совдепа, попадись они в лапы белогвардейцев и алашордынцев. Мищенко, Усманов, Нурумов, Ирченко, предупрежденные своими о перевороте, ушли в глубокое подполье.

Поездка Георгия Монина в Мариинку, его встречи с участниками и очевидцами событий, уже становившихся достоянием истории, многое дали ему и его товарищам для выяснения истинной роли зловещей фигуры колчаковского ставленника Вениамина Шайтанова в подавлении Мариинского восстания и других кровавых преступлениях.

Чекисты с неослабевавшей настойчивостью продолжали вести расследование. Шаг за шагом двигались они по следам Черного Гусара.

15. КУДА ВЕДЕТ СЛЕДСТВИЕ?

Из Мариинки Георгий Монин выехал в Старый и Новый Колутон, в села и аулы, где проходили карательные экспедиции Шайтанова. Новые встречи, новые неопровержимые факты, достоверные сведения, свидетельские показания. Чекист выслушивал пострадавших, занося все подробности в протоколы допросов. Расследуя дело Шайтанова, он узнавал о других преступлениях подручных атбасарского палача. Теперь на них будет объявлен розыск. Рекин, Васильев, Иванов, Белов, Ванягин, в этой компании полковник Катанаев, генерал Волков… «Ниточка до самого «верховного» тянется, — думал Монин, — но тот уже получил свое по заслугам».

Вернувшись в Атбасар, Монин в тот же вечер разыскал фотографа Василия Панина. Савелий Алексеевич Савченко не ошибся: фотограф оказался на месте. Это был энергичный жизнерадостный крепыш. Широкие черные брови, нос с горбинкой, уверенный взгляд.

В то время, когда в городе произошел контрреволюционный переворот и пришли колчаковцы, на фотографа почти не обращали внимания и к его услугам прибегали редко: в то тревожное время мало кому могло прийти желание сняться на фотографии, да и надобности в этом не было никакой.

Однажды в фотографию Панина пришел служащий Атбасарской комендатуры Владимир Стремянной, сказал, что комендант требует фотографа к себе: господин Шайтанов желает запечатлеть свое пребывание в Атбасаре на фотографии, будет сниматься с группой приближенных.

Панин взял фотоаппарат, треногу и отправился по вызову. У канцелярии его остановил дежурный, провел в кабинет. Офицеров Панин усаживал так, чтобы каждый был хорошо виден. Полковнику Катанаеву и капитану Шайтанову, разумеется, особое внимание. Панин целился объективом, балагурил, чтобы лица не были скучными. И фотографировал не раз и не два.

— Если бы вы ко мне не пожаловали, — учтиво сказал Панин Монину, — то я сам пришел бы к вам.

Фотограф Панин оказался очень общительным, словоохотливым человеком.

— Догадываюсь, что вас интересует. Да, я фотографировал Шайтанова вместе с офицерами и приближенными казаками. Конечно, по принуждению. Лишние карточки, разумеется, я уничтожал — хранить их было небезопасно, а вот негативы — в целости и полной сохранности. Профессиональная привычка… Вы минуточку тут подождите, я сейчас отпечатаю, и вы получите фотографии.

Вскоре он вышел из тесной кладовки и разложил на столе перед чекистом несколько еще мокрых фото.

— Какое вас интересует? Можете все взять! Вот на этом Шайтанов сидит между двумя женщинами. Говорят, он пользовался у них успехом, но в баню предпочитал ходить вот с этой. Вы не слыхали про историю с Машей Ереминой? О, тогда Шайтанов чуть было не