Юрьев день - Андрей Величко

Я, конечно, рисковал, ведь отец вполне мог проболтаться о нашем разговоре генерал–адмиралу. Пока император жив, ничего серьезного этот семипудовый дядя мне не сделает, хотя, конечно, по мелочам нагадить сможет. Но отец–то должен помереть через семь с небольшим лет, если не надорвет сердце раньше, а эта военно–морская туша — через двадцать один год! И вот после смерти императора он сможет развернуться, гад жирный. Особенно поначалу, пока Николай еще не возьмет власть в свои руки.

Однако рисковал я вполне сознательно, ибо выполнение любой серьезной задачи лучше начинать с тренировок, и время для них, похоже, наступило. Дело в том, что дядя Алексей проводил в Париже больше времени, чем в Питере, а охраной, естественно, злостно пренебрегал. Его до сих пор не прибили только потому, что он был на фиг не нужен даже самым занюханным террористам, однако у меня возникла мысль исправить такую вопиющую несправедливость. Ведь в Париже из–за репрессий кровавого царизма в России скопилось множество революционеров — поляков, финнов, народников, анархистов и вообще хрен знает кого. Так почему бы кому–нибудь из них не задуматься о ликвидации одного из царских сатрапов? Тем более если это позволит серьезно улучшить материальное положение, а оно таки позволит, деньги у меня есть и на такое дело их не жалко. Если же, что хоть и маловероятно, но все–таки возможно, среди революционеров не найдется подходящего исполнителя, не страшно. Среди французов тоже вполне достаточно полных отморозков. Само собой, совершивший столь гнусное злодеяние вскорости будет прирезан в какой–нибудь темной подворотне, и вероятность спалиться, и без того не очень большая, ибо Франция — это все–таки не Россия, станет вообще пренебрежимо малой. В общем, Михаил уже потихоньку вышел на международный уровень, обеспечив канал тайной переписки Николая с его ненаглядной Маргаритой. Пора ему переходить и к более серьезным вещам, решил я.

А отец, через пару минут придя в себя после столь вопиющего обвинения его родного брата в воровстве, осведомился, пока еще сдерживаясь:— Ты на что это, Алик, мне тут намекаешь?

Николай стоял ни жив ни мертв, но, видимо неосознанно, сделал решительное лицо и пододвинулся поближе ко мне. Ого! А риск–то, похоже, уже оправдался. В весьма неоднозначной ситуации брат без раздумий, чисто на инстинктах принял мою сторону. Ну что ж, ответим родителю.

— Я ни на что не намекаю, а делюсь с вашим величеством вполне, с моей точки зрения, оправданными подозрениями. Разумеется, сам Алексей Александрович руки во флотскую казну не запускает, но он покрывает тех, кто беззастенчиво делает это. А они потом находят способы выразить ему свою благодарность, причем в материальной форме, а не простым «спасибо». Чтобы подозрения обрели доказательства и превратились в уверенность, мне потребуется три месяца времени. Денег не прошу, на такое расследование у меня и своих хватит.

— Не надо, — глухо сказал отец, опустив глаза. — Я и сам что–то такое чувствовал, только поверить никак не мог.

В кабинете воцарилось молчание, но вскоре оно было нарушено императором, который тоскливо взревел:

— Нет, ну что же это такое, а?! Родной брат, мы с ним играли вместе! Кому верить? Алик, хоть ты–то можешь сказать, кому?

— Из родных — только себе и нам с Ники, — твердо ответил я. — У всех остальных есть свои интересы, кои они неустанно блюдут.

В начале марта тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года стартовал проект освоения золотых россыпей Нома — с Варшавского вокзала отправились в путь двенадцать человек. Среди их багажа значительное место занимали три здоровые катушки Румкорфра (две для радиостанций, одна запасная), четыре конденсатора переменной емкости (уже два запасных), пяток плат с иглами для кристаллических детекторов и всякая мелочь, необходимая для изготовления на месте двух приемников и двух передатчиков. То, что можно будет купить на месте, не наводя американцев на ненужные мысли, тащить с собой из России через полсвета смысла не было. В начале апреля люди уже прибыли в Сан–Франциско и приступили к сборке радиостанций и поискам подходящего для плавания на Аляску судна. Главным электриком экспедиции был Евгений Колбасьев — тот самый мичман, которого Попов привлек к работе над первым приемником. Я так и не вспомнил, что он изобрел в другой истории, но здесь Женя внес в радиостанцию Попова–Герца несколько полезных усовершенствований и, главное, без колебаний согласился отправиться на противоположный конец шарика для их применения на практике.

В середине апреля покинул Кронштадт корвет «Витязь» под командованием Макарова, его путь лежал к Ному. Теперь до начала июля оставалось только ждать — первые, так сказать, вести с полей должны были появиться к этому сроку.

Кстати, Макаров вез с собой не только радиостанцию, но и дельтаплан. Как–то раз увидев полет этого аппарата в Гатчине, он загорелся идеей получить такой на свой корабль, причем с возможностью взлета с воды и посадки на нее же. В силу чего мне пришлось озаботиться еще и изготовлением легкосъемных поплавков, устанавливаемых вместо колес, а то ведь сам Степан Осипович мало того что придумал нечто ужасное, так еще и почти приступил к его изготовлению. Теперь же ему оставалось только по–быстрому оснастить «Витязь» специальным краном для спуска дельтаплана на воду и вытаскивания его оттуда. С этим Макаров справился без особого труда. Разумеется, аппарат мог использоваться только на спокойной воде. Волнение свыше двух баллов делало взлет и посадку затруднительными, в районе трех — опасными, а более четырех — абсолютно невозможными.

Тогда же, в разгар весны, Михаил Рогачев уехал в Варшаву якобы для закупки оборудования для химических экспериментов. Всякие колбы и реторты потом действительно купили, но главным было то, что оттуда Михаил по чужим документам смотался в Париж, где пора было начинать обзаводиться нужными связями. Кажется, у него неплохо получилось. Правильно, он же бывший революционер! Как сказал Победоносцев, «кто в молодости не был либералом, у того нет сердца. Но кто к зрелости не стал консерватором, у того нет мозгов». А я к его высказыванию мог бы добавить, что успевший слегка посидеть революционер может вступить в зрелость существенно раньше, чем не успевший. Яркие тому примеры — не только Михаил, но и Николай Морозов, которому отсидки тоже вполне хватило для разочарования как в своих бывших товарищах по борьбе, так и в их методах. Между прочим, в другой истории случилось то же самое, только там Морозов сидел заметно дольше. Но так как Мише довелось посидеть существенно меньше Николая, то он успел разочароваться только в самих борцах и их целях, но не в методах, что, с моей точки зрения, было весьма кстати.

К вящей моей радости, Ники стал не только номинальным руководителем проекта, но и смог внести заметный вклад в его организацию, а то ведь у меня были и другие дела. Например, мне таки удалось получить нормальный пистолет вместо урода марки «смит–вессон». Поначалу я хотел вытащить из Тулы Мосина, но Зубатов навел о нем справки и сообщил, что Сергей Иванович вряд ли будет обрадован перспективой покинуть Тулу, ибо у него там какая–то романтическая история, причем с замужней женщиной. Вроде как они любят друг друга, но муж уперся рогами в землю и не дает развода. И даже вызов на дуэль не принимает, мерзавец! Наверное, боится, что Мосин умеет не только делать оружие, но и стрелять из него. Узнав это, я поручил Сергею выяснить, заслуживает этот муж хоть какого–нибудь уважения или нет. Потому как дуэль есть далеко не самый эффективный метод убеждения. Однако все это потребует времени, и я поручил выяснить, можно ли найти толкового оружейника поближе к Питеру. И уже через пару дней беседовал с полковником Роговцевым из Ораниенбаума.