Воспоминания. Министр иностранных дел о международных заговорах и политических интригах накануне свержения монархии в России, 1905–1916 - Александр Петрович Извольский

Император Николай II

Именно в том месте, куда я удалился для написания этих мемуаров, и в тот самый момент, выбранный для выполнения трудной и деликатной задачи определения характерных черт императора Николая II, до меня дошло известие о смерти несчастного государя, жестоко убитого в отдаленном уголке России более чем после года физических и моральных страданий и лишений. Первым последствием этого ужасного потрясения было то, что я бросил перо и отказался от попытки. Вправе ли я вынести приговор Николаю II так скоро после его смерти и пытаясь защитить его память от клеветы — задача, которую невозможно выполнить, если не будет рассказана вся правда.

Однако я не могу теперь отказываться от выполнения моего намерения по следующим соображениям.

Все, пережившие столь много трагических событий за последнее четырехлетие, приняли известие о смерти императора с некоторым равнодушием. Большинство газет в странах Антанты поместило только краткие заметки, и это создавало впечатление, что их авторы воздерживаются от полного высказывания своих мыслей. Поэтому всякий мог почувствовать, что такое умолчание являлось как бы осуждением поступков покойного государя. Единственным исключением из этой политики умолчания являлась лондонская газета Daily Telegraph, опубликовавшая ряд статей, подписанных доктором Диллоном, которые не только содержали ожесточенные обвинения Николая II за его ошибки как правителя, но приписывали ему черты не только антипатичные, но и прямо отталкивающие.

Зная известный талант доктора Диллона как писателя и его репутацию знатока всего, что касается России, я не мог не опасаться, что его заявления могут способствовать общественному мнению, уже подготовленному рядом легковесных статей и книг, вышедших после падения монархии в России, вроде книги Риве «Последний Романов» и Бинштока «Распутин. Конец одного режима», — к принятию без всякой критики тех или иных слухов.

Столкнувшись с такими вводящими в заблуждение и неправдивыми заявлениями, я решил, что мой прямой долг — предоставить свидетельство, основанное на личном наблюдении и знакомстве. Это свидетельство, я надеюсь, будет тем более ценным, что ни разу за время моего сотрудничества с Николаем II я не был слеп к ошибкам его общественной жизни. Я сознаю, что приложил все усилия, чтобы отговорить его от курса, который не мог не привести его к краху и в то же время ввергнуть Россию в разрушение. Вместо того чтобы соответствовать его идеям, я предпочел, когда это стало необходимо, уйти со своего поста, и никто не был и не остается более суровым по отношению к Николаю II в отношении его недостатков как суверена и хозяина судеб своего народа, чем я. Тем не менее я чувствую обязанность заявить, что как человек он внушал, благодаря сочетанию редкой сердечности и очаровательных черт характера, чувство глубокой симпатии, и это подтвердят все, кто близко знал его. Даже после расставания с ним в политическом плане я никогда не переставал питать к нему самую глубокую и верную привязанность, и его трагический конец был одним из величайших огорчений в моей жизни.

Следует признать, как общее правило, что совершенно необходимо жить в непосредственной близости к государю и ко двору, чтобы правильно судить об известных психологических явлениях, которые происходят от особых условий, не имеющихся в других местах.

Совершенно верно, что государь рассматривает людей и вещи под таким ложным углом зрения, который часто дает неправильную их оценку; совершенно верно также, что он редко проявляет себя таким, каков он есть на самом деле, и, таким образом, становится легендарной личностью, известной миру только по портретам писателей, у которых не было возможности узнать его досконально. Ошибка, характерная для авторов книг такого рода, о которых я только что упомянул, состоит в убеждении, будто можно судить о столь сложном и неопределенном характере, как характер Николая II, простым чтением документов и понаслышке. Хорошая оценка его личности тем более сложна, что она известна очень ограниченному кругу людей.

Любопытно отметить, что обычные описания внешности императора были неправильны. Его малый рост преувеличенно толковался таким образом, что это толкование давало совершенно неправильное представление о его внешности. Когда он находился среди членов императорской фамилии, совершенно верно, что он выглядел маленьким в сравнении с другими, которые были все высокого роста. Он совершенно не походил ни на своих дядей, ни на своих кузенов по фигуре, которую унаследовал от своей матери, датской принцессы. Совершенно верно, что он был единственным среди императорской фамилии, кто не имел отличительных черт Романовых[11].

Высокий рост и замечательная красота почти всех членов императорской фамилии обязаны своим происхождением жене Павла I, принцессе Вюртембергской-Монбельяр (сам Павел I был настолько мал ростом, что, когда он прибыл в Париж в 1782 году, «под именем графа Северного», парижское население наделило его весьма насмешливыми прозвищами при появлении на улицах города).

Эти отличительные физические качества Романовых нашли свое наиболее полное выражение в личности императора Николая I, который, по отзывам современников, напоминал в юности древнего греческого героя. Эти физические качества сохранялись в течение трех поколений; император Александр III, отец Николая II, хотя и не был красив, но был человеком геркулесовского сложения и величественной внешности.

Когда император Николай II взошел на престол, он производил впечатление человека, принадлежащего к совершенно другой породе, чем его предшественники. Он совершенно не обладал теми качествами, которые обыкновенно импонируют толпе, и только на близком расстоянии он казался если и не высоким, то, во всяком случае, хорошо сложенным, элегантным в своих движениях и более стройным, чем казался на расстоянии.

Те, кто был менее всего неравнодушен к Николаю II, никогда не отрицали его обаяния, совершенной простоты в осанке и милого выражения его глаз, которые сравнивали с глазами газели. Лично я, признаюсь, попал под очарование его привлекательной натуры и никогда не был так очарован, как тогда, когда увидел его вместе с кайзером, чья шумная жизнерадостность и театральная осанка были прямым контрастом с простым и непринужденным поведением Николая II. Но эти черты, какими бы изящными и привлекательными они ни были, не могли пролить свой свет за пределы узкого круга, который его окружал, и не могли принести ему широкую популярность, присущую немецкому государю, — популярность, следует признать, которую Николай никогда не ценил и не искал.

Был ли император от природы одаренным и умным? Я ни на мгновение не колеблюсь, утверждая, что так и было. Меня часто поражала легкость, с которой он улавливал каждый нюанс представленных ему аргументов, и ясность, с которой он выражал свои собственные идеи. Я обнаружил, что он всегда восприимчив к рассуждениям или логическим доказательствам. Если впоследствии он шел противоположным путем, то не потому, что не сумел понять или ясно