Одиссей. Владычица Зари - Генри Райдер Хаггард

Это были заплечных дел мастера

Пылающая любовью Мериамун содрогнулась и прошептала:

– Ну нет, гнусные душегубы, вы сами умрете завтра под этими самыми пытками, клянусь бессмертными богами!

И, войдя в камеру, она показала им перстень в высоко поднятой руке, эфиопы тотчас же распростерлись на чреве перед ее величеством. Царица прошла мимо них и по пути растоптала своими сандалиями восковую фигуру. В противоположном конце камеры был еще один ход, и она двинулась по нему дальше. Вот наконец и каменная дверь, она оказалась полуотворенной. Перед этой дверью Мериамун помедлила – из камеры, что была за этой дверью, доносилось пение, она узнала голос Скитальца, и вот что он пел:

Мериамун слушала и изумлялась отваге этого человека и величию его души – он лежит на каменном ложе, ожидая изощренных пыток, и поет! Она тихонько отворила дверь и вошла. Какое страшное место! Камера была похожа на склеп с высоким сводом, стены сплошь покрыты изображениями мук, какими Сет подвергает попавших в его царство злодеев. В стены же вделаны огромные медные крюки и кольца с цепями и ошейниками, в них еще держатся человеческие останки. В середине камеры каменное ложе, к нему цепями прикован Скиталец, обнаженный, если не считать набедренной повязки, в головах и в ногах медные жаровни, горящий в них огонь освещает неверным светом склеп и орудия пыток. За дальней жаровней врата Сехмет[21] в форме женской фигуры, с потолка свисают цепи, на которых подвешивают жертву для последней пытки огнем.

Мериамун прокралась за изголовье Скитальца, где он не мог ее видеть, потому что был слишком крепко связан. Однако ей показалось, что он уловил слухом какое-то движение, потому что перестал петь и начал прислушиваться. Она стояла не шевелясь и смотрела на того, кого любила, на самого прекрасного и мужественного мужчину на свете. Наконец он осторожно спросил:

– Кто ты?.. Если один из палачей, делай то, зачем пришел. Я тебя не боюсь, самые зверские твои пытки не вырвут у меня ни единого стона. Но знай: не пройдет и трех дней, как боги отомстят за меня страшной местью, отомстят и тебе, и тем, кто тебя послал. Отомстят огнем и мечом, ибо сюда приближается огромное войско, собрались воины разных народов из разных стран, по Сихору плывет флот моих соплеменников ахейцев, грозных в бою. Они предадут ваш город огню, дым пожаров поднимется к небесам, а огонь зальют кровью его жителей – да, твоей кровью, кровью того, кто сейчас смотрит на меня.

При этих словах Мериамун склонилась над ним, желая увидеть выражение его лица, от этого движения ее покрывало распахнулось, и в свете жаровен сверкнули глаза змеи, опоясывающей талию царицы, – сверкнули они так ярко, что блеск их отразился на поверхности медной жаровни, что стояла у Скитальца в ногах. Он заметил этот блеск и понял, кто стоит у его изголовья.

– Ответь мне, царица Мериамун, опозорившая себя супруга фараона, – сказал он, – ответь мне, зачем ты пришла сюда смотреть на жертву своего грязного предательства? Не прячься от меня, встань там, где я смогу тебя видеть. Не бойся, я крепко связан и не смогу поднять на тебя руку.

И Мериамун, по-прежнему не говоря ни слова и бесконечно дивясь тому, что он узнал ее, хоть и не видел, обошла вокруг ложа пыток и, сбросив покрывало, встала перед ним во всей царственности своей сумрачной красоты.

Он поглядел на нее и снова спросил:

– Так зачем ты пришла сюда, Мериамун? Я собственными ушами слышал, как ты прилюдно клялась, будто я тебя обесчестил. Неужели тебе не отвратителен вид твоего обидчика? Или, может быть, ты хочешь полюбоваться, как меня будут пытать, как твои рабы будут разрывать мое тело на части и заливать огонь в жаровнях моей кровью? Да, гнусная предательница, ты причинила мне поистине черное зло и, наверное, можешь добавить еще зверской жестокости, ведь я здесь беспомощен, как младенец. Но знай: твои мучения тысячекратно превысят мои, их будет не счесть, как звезд на небе: отныне и вовек тебя будет сжигать неукротимая жажда любви, которую тебе никогда не утолить, в какой бы стране и в каком тысячелетии ты ни родилась, эта агония будет терзать тебя снова и снова. Снова и снова ты будешь обольщать и завоевывать и в миг торжества терпеть поражение. В этом я клянусь тебе головой Змеи, я, который должен был клясться Звездой. И еще одно знай, Мериамун: как мне будет светить через века и тысячелетия Звезда – мой маяк, так тебя через века и тысячелетия будет душить Змея – твоя судьба.

– Твои мучения тысячекратно превысят мои

– Довольно, молчи! – воскликнула Мериамун. – Перестань язвить меня злыми словами, я потеряла разум от любви, была в ярости от твоих оскорблений. Ты хочешь знать, зачем я к тебе сюда пришла? Пришла, чтобы спасти от мучений и смерти. У нас очень мало времени, слушай же меня. Не представляю, как тебе удалось это узнать, но ты сказал правду: варвары действительно надвигаются на Кемет, и с ними флот с воинами твоих соплеменников, ахейцев. Верно и другое: фараон вернулся из похода один, всё его войско поглотило Чермное море. И хоть я всего лишь глупая женщина, я спасу тебя, Одиссей, и вот что я для этого сделаю: внушу фараону, что он должен простить тебе твое великое преступление и послать тебя сражаться с врагами, поверь мне, так всё и будет. Но поклянись мне, что не предашь фараона и разобьешь войско варваров.

– Клянусь, – отвечал Скиталец. – И сдержу эту клятву, хоть и нелегко сражаться со своим народом. Это всё, что тебе от меня нужно, Мериамун?

– Нет, Одиссей, не всё. Ты должен дать мне еще одну клятву, а если откажешься, то умрешь. Знай же, что та, кого здесь, в Кемете, называют Хатор, хотя у нее, наверное, есть и другие имена, отвергла тебя, потому что прошлой ночью ты стал моим супругом.