Америка. Приехали! - Григорий Хайт

придумал с фазами и нагреванием, не должно просто пропасть. Надо что-то делать.

— А что делать? — удивился Лёха.

— Ну, например, послать в какой-нибудь журнал.

— А премию дадут? — поинтересовался Лёха.

— Не дадут, — отрезал я. — Но разве тебе не приятно будет, если тебя в каком-нибудь журнале пропечатают! У тебя какая фамилия?

— Юрьев, — подозрительно ответил Лёха.

— Отличная фамилия, подходящая! — восхитился я. — Ну как — «Задача Юрьева». Или даже, нет ‒ получше: «Решение Юрьева». Звучит.

— Звучит-то звучит, — всё так же подозрительно ответил Лёха.

— Ну так вот, в субботу я опишу задачу и отправлю в журнал.

— А не пиз… — начал Лёха, но тут же поправился, осознав значительность ситуации: — А не обманешь?

— Чего мне обманывать. Коротенько опишу задачку, в конверт ‒ да в почтовый ящик.

Лёха словно надулся от самоуважения.

— Ну, раз такое дело, тогда, конечно, отправляй, — сообщил Лёха. — И премии никакой мне не надо, пусть советская молодёжь учится на примерах старших товарищей, — заговорил он вдруг стандартными коммунистическими фразами.

— Ну, значит, решено, — подтвердил я.

Лёха подумал с секунду и вдруг брякнул:

— Служу Советскому Союзу. — Потом подумал ещё и сообщил уже как бы по-человечески, без привычного мата: — "Пойдем, что ли, работать. Делов много, успеть бы за сегодня управиться.

Я сдержал слово, данное Лёхе. В субботу той же недели оформил задачку по всем, как мне казалось, правилам и отправил в парочку научно-популярных журналов заказными письмами. Во-первых, для солидности, а во-вторых, в надежде, что хоть по дороге письма не потеряются. Естественно, никаких ответов ниоткуда я не получил. Лёха тоже больше никогда не возвращался к этой теме — демонстрировал свою гордость. Лишь иногда при редких встречах на стройках я ловил его вопросительный взгляд. Через несколько месяцев я уволился из своего Ремонтно-строительного управления номер 17. Получил трудовую книжку — если так можно выразиться — путёвку в жизнь. С Лёхой попрощаться мне не удалось. В момент моего увольнения он получил 15 суток за хулиганку. Какой-то мелкий мордобой и выбитое окно в пивнушке. Больше я его никогда не встречал, даже случайно.

Нобелевский лауреат

Джэй посмотрел на часы. До встречи с "нобелевским лауреатом" оставалось ещё минут пятнадцать. Можно было ещё потянуть время, поговорить о жизни. Но Джэй почему-то решил иначе.

— Не нужно ли чего-нибудь, кофе или что-то ещё? — поинтересовался он.

— Кофе ‒ было бы неплохо, — отозвался я.

— Кофе… — протянул Джэй и неожиданно спросил: — Ты бегать умеешь?

— Умею! — удивился я.

— Ну, тогда побежали, — предложил он. — Тут не совсем близко, но зато НАСТОЯЩИЙ кофе, — подчеркнул он, — а не это …

Джэй сдержался, чтобы не назвать вещи своими именами.

Мы выскочили из его кабинета и скорым шагом устремились по коридорам, временами переходя на рысцу в особо безлюдных местах. Я, естественно, обратной дороги бы не нашёл, но Джэй великолепно ориентировался в лестницах, поворотах и проходах.

Наконец-то мы очутились в каком-то особенном месте. Джэй "пикнул" своей карточкой-пропуском. Мы вошли в какое-то особое, не для простых смертных, отделение.

Джэй рванул на себя дверь с надписью "kitchen". В левой стороне "kitchen" блистал хромом, никелем и бесконечным количеством кнопок здоровенный агрегат.

— Какой кофе желаете? — официально, с гордостью, словно работник старбакса, поинтересовался Джэй.

— Можно даже запрограммировать ингредиенты на любой вкус, — продолжал Джэй, одновременно нажимая на кнопки и демонстрируя уникальные возможности агрегата. Я слегка опешил от бесчисленных возможностей.

— Да мне обычный чёрный кофе без ничего.

Джэй слегка удивился моему примитивному выбору.

— Уверен? — лишь только спросил он.

— Уверен! — подтвердил я.

— Ну что ж, — со вздохом небольшого разочарования произнёс Джэй и просто нажал на какую-то кнопку. Агрегат подумал несколько секунд и потом ожил. Замигал лампочками. Послышался звук падающих зёрен кофе, отсыпаемых автоматикой, потом звук мельницы, переходящий от стука в ультразвук. Потом агрегат плюнул первую каплю в стаканчик, и из трубочки наконец полился чёрный напиток. Ещё через несколько секунд агрегат издал писк, сообщая, что кофе готов. Я схватил свой бумажный стаканчик. Джэй услужливо подал крышечку, показывая тем самым, что следует торопиться, и мы выскочили в коридор. Джэй хорошо рассчитал время, но плохо рассчитал "траффик". Неожиданно раньше пустынные коридоры наполнились людьми. Вероятно, только что закончились какие-то лекции. Теперь мы не могли бежать. Лишь медленно ползли вместе со студенческой, галдящей толпой. Джэй явно нервничал. Постоянно посматривал на часы и жалобно пищал "экскьюз ми, экскьюз ми", проталкиваясь через толпу. Я пытался вплотную следовать за ним. Мы опаздывали всего-то на несколько минут, но нервозность Джэя всё нарастала. "Не знаю, насколько его начальник справедлив, но, без сомнения, строг", — подумал я.

Наконец-то мы свернули с главного "хайвэя" и уже галопом помчались по пустому коридору. Ещё через минуту мы оказались возле двери с табличкой "Профессор Джонсон". Мы опоздали всего-то на самую малость. Пять минут, не больше. Джей без стука толкнул дверь. Сделал мне знак ждать его снаружи и влетел в кабинет. Через несколько минут он вышел оттуда. По просветлевшему его лицу я понял, что взбучки за опоздание ему удалось избежать. Начальник этого просто не заметил. Джэй открыл дверь передо мной и сделал широкий приглашающий жест руками. Я сделал шаг вперёд и услышал, как Джэй мне напутственно шепнул:

— Только не спорь с ним, если хочешь тут работать, — и потом совсем тихонько добавил: — Конечно, если очень хочешь.

Я вошёл в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь. Вид мистера Джонсона меня странно поразил. В голове я себе нарисовал совсем иной портрет "нобелевского лауреата".

Я рассчитывал увидеть худого, измождённого человека с запавшими глазами, как обычно выглядят люди, служители науки, горящие на работе от бессонных ночей и праведных трудов. За огромным столом, напротив же, восседал толстенький круглый человечек, с короткими ручками и словно налитыми кровью глазами на пышущем здоровьем лице. Эдакий типичный наглец, "булли" прямо, только что сошедший со ступеней американской хай-скул. Собственно, его внешний вид полностью совпадал с его внутренним содержанием. Он даже не удосужился подняться, протянуть руку для рукопожатия и просто предложить сесть. Лишь только я приблизился к столу, он немедленно задал первый вопрос. Это странное интервью напоминало больше допрос в гестаповских застенках. Лишь только я начинал отвечать, и он понимал смысл ответа, как он грубо перебивал, не давая закончить фразу, и тут же задавал следующий вопрос. Манера этого интервью-допроса меня ужасно раздражала. В конце концов от злости я тоже перенял его манеру общения и так же нагло стал перебивать его. К моему удивлению, это его нисколько не смутило и, по-моему, где-то даже понравилось. По крайней мере, в