Далекий край - Николай Задорнов

Дул ледяной ветер, покачивая громадные, взбиравшиеся по обрывам редкие лиственницы. В глубине долины, среди синих лесов, пала белой лентой река. За ней хребты снова поднимались в глубочайшую синь, загроможденную кучевыми облаками.

— Вот и Нюман, — сказал себе Алексей.

В верховьях ключа разбил палатку. Алексей, высчитав по следам, что в окрестностях живут девять соболей, поставил ловушки и самострелы. Он затеял целую войну против зверей, решив не уходить, пока все девять не будут в мешке.

Каждое утро он читал по следам таежные новости.

Два сохатых истоптали снег. Видно было, что они драли лохмотья тонкой, как бумага, бересты с черноберезника.

Алексей выследил и убил лося. Он разрубил тушу и сложил куски мяса в снятую шкуру, как в мешок, и все засыпал снегом.

Через неделю Бердышов пришел за мясом, но оказалось, что приходила росомаха, разгребла снег и все растащила. Алексей ходил по ее следам. Он нашел все части туши, кроме головы.

По следу видно было, что росомаха с трудом тащила свою ношу, что голова зверя скользила по ее спине и валилась набок, прихватывая снег. Росомаха долго топталась на месте и что-то придумала, потому что дальше по следу не заметно было, чтобы тяжелая ноша свисала с ее спины.

«Что же она придумала?» — размышлял Алексей.

След росомахи пропал у дерева. Тяжелая сохачья голова висела на суку.

Сняв голову зверя с дерева, Алексей увидел, что у нее со лба содрана кожа.

— Смышленая росомаха! — удивился Алексей. — Содрала со лба лоскут и завалила ношу на шерсть мясом, чтобы не скользило. Догадалась, что шерсть на шерсть скользит. А вот говорят — зверь не умеет думать!

Алексей решил, что у такой умной росомахи должна быть хорошая шкура. К тому же вообще хотелось видеть ее.

И Алексей поймал эту росомаху.

Он охотился на ключе целый месяц и, переловив соболей, пошел к югу.

Начинались сплошные заросли черной березы, дубов, кленов, дикой яблони. Сопки становились меньше, кудрявей, веселей. Исчезли голые скалы, каменные осыпи.

Тайга меняла цвет, светлела, краснела. От густых дубняков с неопавшей желтой листвой сопки в солнечный день казались холмами сухого, коричневого песка. Местами их словно кто-то перекопал, набросал лопатой черной земли. Это пятнами в светлых лесах чернели кедрачи и ельники.

Становилось теплее. Под корнями столетних деревьев, в сугробах зажурчали ручьи-тепловоды. В теплой грязи стадами лежали дикие свиньи. Начиналась та заветная сторона, где всю зиму, несмотря на стужу, черные воробьи и кабаны купаются в речках, где вызревает и завивает тайгу дикий виноград.

Через две недели пути охотник вышел на бескрайную равнину.

Она казалась красной от множества обнаженных стволов и прутьев и походила на сад, которому нет конца. Побеги лиан и винограда в руку толщиной вились по деревьям. Чем дальше, тем реже становились заросли. Начались похожие на посевы белые и желтые поля колосистой и тучной прошлогодней травы.

Оленьи рога плыли над дикими глубокими лугами. Трава скрывала оленей с всадниками. Вьючные животные хлюпали лапами по влажной земле.

Алексей видел, как черный барс, высоко подпрыгивая, гнал по долине тысячное стадо рыжих коз.

Рощи тополей поднимались на горизонте.

Кругом бушевало море травы и леса. Ветер трепал ветви диких яблонь и груш. Стучали толстые сухие дудки трав. Дубы звенели медной сушью листвы.

Одинокие низенькие сопочки далеко-далеко выбежали на равнину, отбившись от своих хребтов, как молодые оленята от стада.

На равнине наступала весна. Когда Алексей, ехавший с тунгусами, слезал с оленя, черная липкая и вязкая земля хватала его за ноги, засасывала, словно знала, что идет пахарь, звала остаться. В корнях травы, под гниющей листвой, набирал Бердышов горсти черни. Это был не болотный ил, не речной наносник, а настоящий чернозем, и раскинулся он во все стороны без конца и края, дал рост дубам, липам и черноберезнику, диким яблоням и буйным травам.

Алексей снова садился на оленя. Он ехал, думая о том, что земель здесь хватит для целого народа. Под эти тополя к рощам просился тын да белые домики с железными крышами, зимники, пашни.

С севера дул холодный ветер. Птицы навстречу ветру летели над равниной. Стаи их, осыпая деревья, клевали прошлогодние плоды и ягоды. Птичий клекот стоял в воздухе.

Многотысячные караваны гусей шли в глубокой вышине.

Солнце палило все сильней. Листва ударила из лопнувших почек. Руки Алешки покраснели от свежего загара.

Вдали блеснула вода. Утки налетали парами. Чернела гнилая трава. Начинались болота. Охотники приближались к Зее. Алексей не знал, далеко ли до родной станицы. Быть может, тысячу верст, а быть может, две или три. Казак знал только, что, спустившись по Зее до Амура, придется ему под парусом, бечевой или на веслах тащиться против течения долгие-долгие недели.

Конец первой части

Косыми пластами лежат истаявшие сугробы и множеством открытых пастей просят у солнца пощады.

Шумит вода, проедает лед и уходит в его толщу.

С каждым днем становится жарче. Солнце принялось сгонять снега с хребтов. Сначала на белых сопках сквозь сугробы протаяли скалы, дня через три-четыре зачернели прогалины на солнцепеках. Вскоре южные склоны сопок очистились и порыжели.

Идти приходилось по тенистым местам, где еще лежали снега. Собаки выбивались из сил, волоча тяжело груженную нарту по камням и по грязи.

— Медведь уже вылез! Вода в берлогу налилась! — замечал Чумбока. Лось ходит с маленькими лосятами. Сейчас хорошо охотиться на глухаря и тетерева.

В зимней одежде жарко охотникам, пот валит градом, все тело в расчесах.

Близится перевал. Редеет лес.

Чумбока что-то увидел в траве и замер. Остановились измученные собаки.

Потолстевшая Дюбака, в кожаных узлах и меховых штанах, присела на нарту.

Она беременна, ей тяжело, но она идет вровень с упряжкой, помогает собакам тянуть нарту.

— Скоро перевал… Скоро на свою сторону выйдем.

— Девять бурханов,[39] дайте нам дорогу, — просит Чумбока, — по этой дороге счастливо проведите нас! Не убейте…

Из земли торчит железо.

— Смотри — опять железная шапка, — говорит Чумбока брату, тронув ржавый шлем.

Братья опустились на колени и стали просить у Хозяина тайги, чтобы пропустил их, не погубил, как человека в железной рубашке.