Отель "Гонолулу" - Пол Теру

— У Мизинчика лицо ангела, — сказал мне Бадди. — Ангела, я тебе говорю.

— Один мой друг сказал, что на лице человека запечатлена вся его жизнь, — откликнулся я.

В это легко было поверить, глядя на лицо Бадди: одутловатая бандитская рожа, жирная от избытка пищи, вся перекошенная от пьянства, в красных пятнах лопнувших сосудов, с багровым носом, кожа загрубела на солнце, глаза влажные, как у собаки. Бадди едва сравнялось шестьдесят шесть, и с первого взгляда было видно, как он прожигал жизнь. Чего он только не попробовал, этот осколок чересчур много пившего и чересчур много курившего поколения! У него водились деньги и молодые друзья, он был настолько легкомыслен, что баловался даже наркотиками, от косяков с травой перейдя к кислоте. Какое-то время он принимал кокаин, но такие забавы ему быстро надоели, и Бадди соответственно своему возрасту предпочел убивать себя обжорством и водкой. Когда мы познакомились, ему исполнилось шестьдесят и он был стариком. «Я же не вечен», — говорил он уже тогда, подразумевая, что золотых деньков осталось немного.

Он с трудом приходил в себя после смерти Стеллы и так тосковал по ней, что избывал боль дурацкими шуточками на ее счет: то убеждал себя, что она жива, и писал ей письма, а то, как на прощальном обеде, прикидывался, будто смешал ее прах со специями.

— Я так и слышу, она зовет меня, — говорил он. — Я не отвечал, я просто прислушивался: «Бадди, Бадди!»

В голосе Стеллы звучали напряжение, тревога; наконец, осознав, что она в доме одна, Стелла умолкала. Бадди, затаившись, ждал этого момента и только тогда, убедившись, что он ей нужен, уходил.

— Ребячество, скажешь?

— Нет, не думаю, — солгал я. Услышав этот рассказ, я лучше понял, что так привязывает нас к Бадди. Все мы желали ему добра, но, словно болельщики на матче, ждали зрелища: что он теперь выкинет?

— Собираюсь снова жениться, — сообщил он.

Бадди заказал кассеты с невестами и таким образом заочно познакомился с Мизинчиком. Мизинчик была молода. Бадди боялся женщин в возрасте, смеялся над самой мыслью жениться на своей сверстнице, передразнивал, как они выглядят, как ходят. «Вообразите меня с шестидесятишестилетней старухой!» Но мне казалось, женщина постарше могла бы стать для него разумной и доброй подругой. Как раз то, что ему нужно. Но нет, Бадди требовалась «куколка».

Он хотел найти девушку, только вступающую в жизнь, никогда не покидавшую свой остров, а тем более — Филиппины. Ему требовалась невинная девочка, которую он мог бы всему обучить.

— Я буду трахать ее и кормить рыбьими головами.

Из пяти других кандидаток с тремя он удовольствовался разговором. Две сразу отсеялись — у них были дети, — а третью, лет сорока, Бадди счел чересчур старой. С двумя другими дело дошло до постели. Одна сказала: «Я медсестра. Я вам пригожусь», — и это едва не соблазнило Бадди, однако она показалась ему некрасивой, а вторая, занимаясь с ним любовью, царапалась и кусалась. Бадди попытался ее остановить, но она заявила: «Всем мужчинам это нравится». Эти слова насторожили Бадди. К тому же он подумал, что девица не в себе.

Мизинчик явилась к нему в гостиничный номер в сопровождении дяди и тети. Дядя Тони торжественно отцепил от ее платья карточку ученицы горничной: «Это тебе не понадобится, Мизинчик». Тетя Мариэль столь же демонстративно взбила подушки на постели Бадди. Дядя и тетя сказали, что спать будут в комнате Бадди на полу, и, немного поболтав, разложили диванные подушки и в самом деле улеглись. В полночь Мизинчик попросила у Бадди немного денег и отдала их дяде с тетей.

— Я попросила их пойти купить кока-колы.

Любовью она занималась скромно, но было видно, что девушка умеет доставить мужчине удовольствие. Мизинчик призналась, что у нее были раньше любовники. Бадди это не отвратило: он не рассчитывал на чудеса.

Утром она села в постели, голая, и так тесно прижалась к Бадди, что ее соски щекотали ему кожу.

— Когда ты уезжаешь из Манилы? — спросила она.

— В четверг.

— Женись на мне, пожалуйста, Бадди, пока ты не уехал.

Бадди громко расхохотался — ишь, чего захотела! Потом он лежал и наблюдал, как юная хрупкая девушка выскальзывает из постели и идет в ванную, прислушивался к звону струи. Она вернулась в постель, маленькое, тонкокостное существо: она двигалась по комнате, точно птичка, летящая в гнездо, не по прямой, а сперва чуть в сторону, на соседнюю ветку, отвлекая внимание возможного врага, и только потом — в гнездо. Подошла зачем-то к окну, выглянула, солнечный свет заиграл на ее коже. Легкие осторожные движения, птичьи повадки. Скользнула в сторону.

— Мне пора идти.

В ванной Бадди внимательно изучал в зеркале собственную физиономию — вся его собачья жизнь отразилась на ней.

Вернувшись в постель, он сказал:

— Ладно, решено.

Они поцеловались, потом Мизинчик забралась на него верхом, сжала его всеми своими косточками, обвила, точно ящерка, карабкающаяся на толстый ствол дерева.

Вернулись дядя и тетя, намереваясь и дальше присматривать за племянницей. Мизинчик заговорила с ними на своем родном наречии. Дядя и тетя обнимали Бадди и радостно смеялись. Он чувствовал, что поступает правильно.

Тетя Мизинчика предложила все устроить, но ей, как она сказала, понадобится две тысячи долларов, потому что времени слишком мало.

— Посмотрим, что можно получить за тысячу, — ответил Бадди, насмешливо на нее покосившись.

Свадьбу сыграли в люксе на четвертом этаже отеля «Ризал». Лифт не работал. С трудом взобравшись по лестнице, уже полупьяный, Бадди отдувался и с трудом мог говорить. Обряд совершил маленький старичок в мантии судьи почему-то ярко-голубого цвета. Мизинчик надела белое платье с оборками, посаженым отцом был дядя в накрахмаленной филиппинской рубахе. Он громко сморкался, тетя Мариэль всхлипывала. С полсотни родственников и друзей вели себя очень тихо, пока не подали угощение. Бадди смотрел на все это, и казалось, что ему снится сон — один из тех, где человек самому себе кажется чужаком. «А еще так бывает, когда пьян в стельку».

— Сейчас я прочту вам кое-что, это я написал, — заявил Бадди, поднявшись вместе с Мизинчиком, дядей Тони и тетей Мариэль в свой номер. — Это чтоб вы знали, с кем имеете дело.

Однажды Бадди явился ко мне в отель «Гонолулу» по срочному делу: продиктовать мне рассказ из своей жизни.

— Знаешь, что я имею в виду, — ты же написал книгу!

Разумеется, я согласился записать его историю и слегка отредактировать, если понадобится. Этот рассказ должен был составить главу будущей автобиографии, часть длинного, захватывающего повествования о весьма колоритном американце, каковым он себя почитал. Но всякий раз, когда Бадди принимался вспоминать, один эпизод назойливо выпирал. Случай с соседской собакой по кличке Фрици произошел летом, когда Бадди как раз сравнялось двенадцать.