Писатели и любовники - Лили Кинг

– Тебя послушать, так ты прямо как пожилая дама в климаксе.

Мы приезжаем в книжный магазин за полчаса до чтений. Оскар называет свое имя девушке на кассе, девушка его не узнаёт, и о чтениях ей ничего не известно. Показывает нам на женщину в глубине, та, завидев Оскара, вспыхивает. Говорит, это честь для нее – принимать Оскара здесь, проводит нас в нишу, где для чтений выставили рядами стулья и стол со стопками трех его книг. На заднем ряду уже сидят двое, вяжут. Хозяйка магазина сообщает, что на чтения и последующий ужин приедет Вера Уайлд.

– Надеюсь, вы не возражаете, – говорит она.

– Буду рад повидаться.

– Уф-ф. Она сказала, вы старые друзья. Мы принимали ее в церкви на прошлой неделе. – Проводит нас в комнату на задах, в ней полно коробок с книгами и стоит стол, заваленный бумагами. Посередине два складных стула. – Можете оставить тут свои вещи и просто отдохнуть до семи. Принести вам воды?

– Нет. Думаю, прогуляемся, – говорит Оскар и устремляется к двери.

Благодарю хозяйку и догоняю Оскара на улице.

Он показывает на магазин.

– Ты видела это жалкое отксеренное объявление на двери? У Веры Уайлд полна церковь. А у меня шесть стульев и пюпитр, который они умыкнули с репетиции школьного оркестра. Бля.

– Там стульев двадцать, не меньше. Может, тридцать.

– Мне сорок семь лет. К этому времени я уже должен был читать в залах. Ты видела обложку “Книжного обозрения” на прошлой неделе? Там моя ученица. Мои ученики меня уделывают. А я недотягиваю. Всегда полагаюсь на то, что все будет путем, а оно не путем.

– Я думала, тебе сорок пять.

– Я знаю, что во мне есть книга получше. Во мне есть нечто мощное. Просто. С тех пор. Бля. – Кажется, он того и гляди вмажет кулаком в стену сувенирной лавки рядом. Вместо этого кладет ладони на кирпичи и несколько раз хрипло выдыхает.

Едва ли не все мужчины, с которыми я встречалась, считали, что им уже пора быть знаменитыми, считали, что величие – их судьба и они уже отстают от расписания. На первых порах миг близости часто предполагал какое-нибудь вот такое признание: детская греза, предречение учителя, коэффициент интеллекта, как у гения. Поначалу с моим парнем в колледже я тоже в это поверила. Позднее мне казалось, что я просто выбираю мужчин, оторванных от действительности. Теперь же понимаю, что мальчиков так воспитывают мыслить, так их заманивают во взрослость. Попадались мне целеустремленные женщины, женщины одержимые, но ни одна ни разу не сказала мне, что величие – ее судьба.

В отце подобная драма имелась – внезапные всплески отчаяния насчет собственной жизни, упущенных возможностей и прорывов, которых он так и не достиг. Не сразу я поняла, что от моих побед в гольфе, как бы настойчиво отец к ним ни стремился, ему только хуже. Сочла, что действительно состоявшийся мужчина, вроде Оскара, такую херню перерос.

Выпрямляется, оборачивается ко мне. Я прошла на несколько ярдов вперед по улице.

– Время от времени со мной случается плач в жилетку. – Растирает лицо руками. – Все, я закончил. – Приобнимает меня, и мы возвращаемся к магазину.

Стульев им в итоге не хватает. Сын хозяйки отправлен в подвал за дополнительными, но все равно остаются те, кому приходится подпирать стеллажи. Сижу посередине четвертого ряда, возле конспектирующего студента. Хозяйка подготовила долгую и прочувствованную вступительную речь – о том, где застала ее первая книга Оскара и до чего захватывающей оказалась. Цитирует выдержки из рецензий, перечисляет его награды и почетные звания. По “Гром-шоссе”, говорит она, уже снимается серьезная кинокартина, – об этом я не знала.

Оскар встает, благодарит хозяйку – теперь называет ее Энни – и хвалит ее “прославленную коллекцию”, благодарит и за гиперболу. Благодарит всех за то, что в этот чудный вечер выбрались. Между фразами берет продолжительные паузы, создавая у слушателей ощущение, что ему неловко, на публике ему трудно, он никак не ожидал всего этого. Читая, кладет книгу на металлическую подставку, руки сует глубоко в карманы. Вздергивает плечи и наклоняет голову так, что глаза его смотрят на нас робко, будто ему кажется, что слова эти недостаточно хороши для чтения вслух. Довольно милый спектакль – если не слушать до этого его стоны о том, что его не позвали читать в церкви.

Посреди чтений сердце у меня начинает колотиться слишком сильно. Руки и ступни словно распухают, набрякают от моего пульса. Слева у меня трое, а справа четверо, и мы сидим так плотно, что я упираюсь коленями в спинку впереди стоящего стула. Если встану – возникнет буря негодования. Но думать сейчас могу только о том, как бы мне выбраться отсюда. Я словно мешок с паникой, удерживаемый внутри тонкого кожаного чехла. Тайком сжимаю и разжимаю мышцы, сидя на своем стуле, добытом из подвала.

Оскар дочитывает, люди лупят ладонью о ладонь, и звук получается такой, будто слушателей сотни. Он отходит от пюпитра, усаживается за столик для автографов. Быстро выстраивается очередь, люди один за другим захлебываются в избытке чувств. Оскар быстро их раскидывает, как и тогда, на Эйвон-Хилл, когда был мне чужим.

Перебираюсь в зал художественной прозы. У Энни действительно хорошая подборка. Тут много моих любимых: “Вечер праздника”, “Возлюбленная”, “Самостоятельные люди”, “Смута”, “Домашнее хозяйство”, “Лесоповал”112. В колледже лакмусовой бумажкой в книжных магазинах мне служил “Голод” Гамсуна. Здесь он тоже есть. Они меня успокаивают – все эти имена на корешках. У меня к ним столько нежности. Веду пальцем по выстроенным в ряд романам Вулф. У меня самой книг в хозяйстве теперь не много. Отправила все свои книги в Испанию, но вернуть их мне оказалось не по карману. Они по-прежнему у Пако. Сомневаюсь, что увижу их.

В сторонке от стола стоит какая-то женщина, смотрит на Оскара с улыбочкой. Когда последний человек в очереди отходит, улыбка у незнакомки ширится и меняет все ее лицо.

– Вера! – Оскар встает, обходит стол, крепко обнимает ее, они смеются. Женщина показывает на что-то на обложке его книги, хохочут еще пуще. Она примерно его лет, в черных джинсах и светлых кожаных сапогах, осанка учительницы танцев.

Мы отправляемся в бистро ниже по улице. Оскар берет меня под руку и тормозит нас обоих так, чтобы мы шли позади Энни и Веры.

– Ну, – произносит он.

– Ты был великолепен. Профи. Они у тебя с рук ели.

– Я бы хотел, чтобы с рук у меня ела ты.

– Так я и ела.

– Что такое? Ты нервничаешь?

Мальчики сегодня ночуют у родителей Оскара. Есть план: я остаюсь у него на ночь.

– Я почти не сплю.

– Хорошо. Я тоже спать не собираюсь.

– Нет, – говорю, но Вера держит для нас дверь в бистро, да и объяснить я не могу.

Нас усаживают за маленький круглый столик, Оскар слева от меня, Вера справа. Энни – напротив, но я для нее не существую. Она поворачивается то к Оскару, то к Вере, осыпая их вопросами.