Homo cinematographicus, modus visualis - Лев Александрович Наумов

герой все же как-то просматривает реальность. Например, имея собственную даму сердца, Пэрри сообщает, что нынче «все принцессы кончились». Порой кажется, он слишком ненормален даже для безумия.

Однако главное различие между титульными рыцарями состоит в том, что вымышленный мир Хавьера – «чужой», заимствованный у Сервантеса. Пэрри же витает в собственных облаках, о чем речь пойдет далее.

«Неофит» Джек Лукас был весьма успешным на «своем» месте радиоведущего, но внезапно захотел большего – стать не только «голосом», но и «телом», играть в кино. Тем самым, он посягнул на «чужое». Возмездие оказалось опосредованным, а потому стоит предположить, что оно имело «высшую» природу. Более того, кара коснулась очень многих совершенно посторонних и невиновных людей – так действуют не литературные, а самые настоящие боги. В студии Джека раздался телефонный звонок, на который тот ответил необдуманно. Звонивший воспринял слова любимого ведущего, как руководство к действию, и убил в баре семь человек.

В результате из звезды эфира Лукас превращается не в киноартиста, а в спивающегося сотрудника видеопроката. Теперь его работа состоит в том, чтобы одно «не свое» менять на другое. Это занятие ему не нравится, однако само заведение, в котором он трудоустроен, принадлежит любящей его девушке Энн, которая для Джека тоже «чужая», потому он охотно соглашается «пожить раздельно», как только преодолевает комплекс вины. А вот она его любит по-настоящему.

Среди семи жертв необдуманных слов Лукаса оказывается и жена Пэрри. От этой трагедии несчастный сходит с ума. Болезнь выглядит как бегство в мир вымысла, в котором он – столь типичный для Гиллиама «рыцарь повседневности». Именно такой персонаж – самое неоспоримое воплощение положения самого режиссера.

Фундаментальный вопрос, возникающий у зрителя относительно героев фильма: а какая судьба для каждого из них «своя»? Джек, очевидно, был «везунчиком», но внезапно попал в отбросы общества. Однако только после этого Пэрри сообщает ему, что он избран для уникальной миссии. Самого несчастного вдовца о его собственной избранности проинформировали «толстые маленькие человечки». Казалось бы, все это напоминает бред, полнейшее безумие, но ведь ничуть не меньшим сумасшествием Лукасу кажется и то, что он вдруг стал виновником кровавой трагедии. Пусть сам Джек физически никого не убивал, но он виновен в глазах всех окружающих, а главное – в своих собственных.

Однако каким бы безумцем Пэрри ни казался, события развиваются в строгом соответствии с тем, что он говорит. Именно «ненормальный» поручает Джеку добычу Грааля (подобный сюжет, к слову, неумолимо напоминает «Ностальгию» Тарковского), который, выполнив миссию, возвращает себе «свое» – работу на радио, счастье с Энн и многое другое, хотя сам несчастный лежит при этом в больнице.

Тем не менее чувствуется пренебрежение Гиллиама к таким персонажам, как Лукас, в его «успешной» ипостаси. Здесь кроется огромная проблема положения самого режиссера: для продолжения работы картине нужен коммерческий успех, но он вызывает у автора в лучшем случае настороженность. Обращает на себя внимание совершенно «чужой» эпизод с двойным свиданием в китайском ресторане, будто попавший в «Короля-рыбака» из какого-то другого фильма. Состоящая из пустых комедийных моментов и физиологических звуков, эта сцена скорее разрушает картину, чем способствует ее зрительской привлекательности.

Много подходов к проблеме «свой/чужой» можно увидеть на базовом уровне реплик. Например, в первой части фильма Джек извиняется с таким трудом, что сразу ясно: слово «прости» не из его лексикона.

Пэрри-рыцарь, действительно, казалось бы, убежал от своей трагедии. Напоминанием о ней ему служит лишь образ красного, как кровь жены, всадника, который возникает время от времени. Вообще говоря, вдовец продолжает жить и находит «новую любовь» – Лидию. Впрочем, она для него тоже отчасти «чужая», иначе, вероятно, не может быть в рыцарских произведениях, где чувства, как правило, восходят к идеалу. «Если бы мне сказали, что я влюблюсь в девушку, которая жует жевательные конфеты, я бы ответил, что они спятили», – замечает герой.

Лидия совершенно не верит в чудеса, она никогда ничего не выигрывала и, хоть выглядит довольно чудаковатой, кажется абсолютно «чужой» в полусказочной истории. Однако Пэрри, Джек и Энн организуют для нее победу в лотерее видеопроката и тем самым будто «насильно» втягивают в сюжет.

Впрочем, чему удивляться, если у героев даже имена и те – «не свои». Подлинное имя Пэрри – Генри Саган. Именно под ним он написал текст «Король-рыбак: мифическое путешествие современного человека». Выходит, Гиллиам снял картину по «чужому» сценарию, придуманному даже не Ричардом ЛаГравенезе, а его собственным героем. Та версия сюжета о Короле-рыбаке и святом Граале, которую Пэрри рассказывает Джеку, далека от общепринятой. По его словам, он услышал ее на какой-то лекции. Зрителю ясно, что это было выступление Генри Сагана, то есть его собственное.

Кстати, фамилия Лукас тоже может оказаться «чужой». Терри общался с Джорджем Лукасом примерно в годы работы над фильмом, и можно найти основания, чтобы связать Джека и Джорджа.

Героев занимает вопрос: что в этом мире, где все могут отнять в любой миг, «свое», а что – «чужое». Чувство вины бывшего радиоведущего трансформируется и, прежде чем совершить свой рыцарский налет на замок, он приходит к Пэрри в больницу со словами: «Не надо лежать в своей маленькой комфортабельной коме… сумасшедшим быть просто, попробуй быть мной!» Действительно, ведь он сам как раз намеревается примерить на себя его шкуру, попробовать стать им.

Отправляясь за Граалем, Джек одевается как… Робин Гуд, с нелепым пером на голове, вооруженный луком и стрелами. Он словно «рыцарь», который что-то перепутал. Лукас скользит меж «чужих» культурных кодов, вероятно, не вполне отдавая себе отчет в том, что, собственно, намеревается сделать. Сам Грааль тоже «чужой». Он представляет собой безделушку, подарочный кубок, преподнесенный коллегами некому Ленни Кармайклу на рождество 1932 года. Сокровище хранится в современном замке, построенном в центре города. Иными словами, пенсионер живет в таком особняке. Тут закрадывается подозрение, будто Джек стал Пэрри не столько в смысле рыцарства, сколько в смысле безумия, а упомянутое красное здание – фантазм, окрашенный в цвет вины, равно как кошмар Пэрри – алый всадник. Собственно, замок украшают витражи с изображением красного паладина, как символа трагедии, объединяющей рыцаря и неофита.

Галлюциногенное прочтение заключительных событий очень напоминает «Бразилию», то есть является «своим» для эстетики Гиллиама. Однако даже если все так, то в данном случае мираж оказывается конструктивным. Лукас становится свидетелем самоубийства Кармайкла и понимает, что совершенно не виноват в его смерти.

Нелепо рассуждать на эту тему, но несколько более удачным выглядел бы сюжетный ход, в котором Джек спасал бы Ленни от передозировки снотворным или, что еще проще, спугнул бы