1917. Кара до покаяния - Шамиль Куряев

Ну вот! – теперь, по крайней мере, всё понятно и логично. А то какое-то кулацкое восстание в районе Невьянского завода…

§ 4.3. Естественно, все цареубийцы – как и совершённое ими преступление – прекрасны и «самоотверженны» (и вызывают в Касвинове преклонение и восторг). А вот кто ещё – помимо убитого царя, его жены и детей, – вызывает в Касвинове скрежет зубовный, так это те, кто занимался расследованием екатеринбургского злодеяния.

Вот как идиотически-глупо описывает Касвинов следователя Соколова: «Колчаковский следователь Соколов – законченный литературный образ. Он словно бы сошёл со страниц Достоевского, олицетворяя галерею премерзостных персонажей, выведенных великим писателем… Аккуратный зачёс жиденьких волос. Желтовато-землистое лицо, украшенное остреньким, похожим на буравчик, носом. Глаза почти без ресниц; тонкие губы; манера говорить с попавшей в его руки жертвой – тихо, монотонно, не горячась; возраст неопределённый – то ли раньше времени состарился, то ли хорошо сохранился; нелюдимость, полное безразличие к людям, способность хладнокровно мучить их. Возможно, как и Смердяков, Соколов в детстве тоже любил вешать кошек».

Мы не знаем, вешал ли в детстве кошек Касвинов, но «персонаж» он, безусловно, «премерзостный» – законченный садист с перевёрнутыми представлениями о добре и зле!

Вот как он издевается над теми, кто не разделяет его восторга перед убийством ни в чём не повинных женщин и детей: «Особенно чувствительна эта публицистика к теме конечной участи Романовых. Вильгельм, по крайней мере, спасся лично, его русскому кузену, скорбит она, и это не удалось. Теперь, спустя более полувека, над газетно-журнальным царством Акселя Цезаря Шпрингера плывёт траурный колокольный звон. Выкатив на ухабистую магистраль антикоммунистической пропаганды катафалк с останками Николая и его семьи, плетётся за ним, оглашая боннские окрестности стонами и причитаниями, братия наёмных плакальщиков. О, сколь печальна драма, разыгравшаяся полвека назад в Екатеринбурге… Так с августейшими особами культурные люди не поступают… Размазывают по скулам глицериновые слёзы, заламывают руки…».

Как видим, разница между Пикулем и Касвиновым не велика. Она состоит в том, что первый писал исторические романы (для непритязательных советских мещан), а второй – как бы исторические исследования…

§ 4.4. Основным содержанием книги Касвинова является безудержная клевета на Николая Второго и его близких. При этом на читателя должен был произвести впечатление список использованной литературы: советский читатель к такому изобилию не привык – его всё больше потчевали «Кратким курсом», трудами классиков и т. п. А тут вдруг столько незнакомых – или малознакомых – имён! Да ещё иностранные архивы!

Однако если приглядеться внимательно, то Касвинов поражает именно своей «неразборчивостью» и доверчивостью к сомнительным источникам. Так, например, он часто ссылается на коммерческую книжонку Симановича (хотя прекрасно знает, что тот – записной враль, и что ни одному его слову верить нельзя). С большим пиететом цитирует Касвинов глупые россказни великосветского бонвивана Феликса Юсупова, просвещённые мнения поэта Блока, показания министра-авантюриста Хвостова и т. п. То есть автор готов доверять кому угодно – конечно, в тех случаях, когда ему это выгодно.

Мемуары исторических деятелей Касвинов использует очень лукаво. Например, в книге содержится такой пассаж: «После Февральской революции в дворцовом тайнике была найдена секретная карта военных действий. Находка потрясла даже таких рьяных прислужников монархии, как Алексеев и Деникин. Последний в своих парижских мемуарах писал: «Правильной ли была народная молва, обвинявшая царицу в измене? Генерал Алексеев, которому я задал этот мучительный вопрос весной 1917 года, ответил мне как-то неопределённо и нехотя:

– При разборе бумаг императрицы нашли у неё карту с подробным обозначением войск всего фронта, которая изготовлялась всего в двух экземплярах – для меня и для государя. Это произвело на меня удручающее впечатление. Мало ли кто мог воспользоваться ею.

И переменил разговор».

Назвать Алексеева и Деникина «рьяными прислужниками монархии» – до такого надо было додуматься! Алексеев (со слов которого, по словам Деникина) стал известен этот факт – был одним из главных творцов Февральского переворота! Кроме того, Алексеев (у Деникина) говорит о том, что лишний экземпляр карты был обнаружен «при разборе бумаг императрицы». Касвинов же предваряет это мемуарное свидетельство однозначным утверждением: после Февральской революции в дворцовом тайнике была найдена секретная карта. «Бумаги императрицы» оказываются «дворцовым тайником»!

Откуда ж взялся «дворцовый тайник»? Если никаких «тайников» ни Деникин, ни Алексеев не видели и речи о них не ведут… Это – уже явная отсебятина Касвинова. Но у неискушённого читателя создаётся впечатление: мол, даже защитники монархии были вынуждены признать существование тайника с шпионскими материалами в Царском Селе.

§ 4.5. Едва ли не центральной фигурой в книге Касвинова оказывается Распутин. По мнению автора, тот полностью подчинил себе не только императрицу Александру Фёдоровну, но и императора Николая. Однако сам Распутин был всего лишь ставленником немцев. Да не просто немцев (с которыми Россия воевала на полях Мировой войны)! Нет, он был марионеткой в руках российской «немецкой партии»! Судя по всему, еврей Касвинов испытывал такую же патологическую ненависть к немцам, какую Пикуль – к евреям. Это, пожалуй, и составляло главное различие их «версий» (хотя Пикуль, надо сказать, немцев тоже не жаловал).

Некоторых из этих «внутренних врагов» Касвинов называет поимённо: «Кем писались для него (Распутина) теологические труды, теми готовились для прессы и его программно-политические откровения. Одно из таких откровений явственно воспроизводит германофильские установки сановников типа Шванебаха – Нейгардта». Распутин должен был помочь коварным немцам парализовать волю русских к сопротивлению: «Пока русские будут «сидеть любовно и тихо», он, Григорий Ефимович, поможет «мамаше», Шванебаху и Нейгардту как-нибудь столковаться с «прущей машиной».

Все старые выдумки «февралистов», все обвинения в адрес Александры Фёдоровны и Распутина повторяются Касвиновым от слова до слова. Подготовка сепаратного мира даже не ставится им под сомнение – покровители Распутина с самого начала войны только и ждали удобного момента: «Как только сложилась благоприятная для этого обстановка неудачи на фронтах в дни мировой войны, перелом в настроениях двора в пользу сепаратного мира, противником которого был верховный главнокомандующий, группа Распутина дала Николаю Николаевичу бой и одолела его».

Но это всё – частности. А вообще-то планы у немцев были грандиозные: «Цель, какую поставил перед собой Распутин (точнее – какую поставили перед ним тайные силы, проложившие ему путь), сводилась к тому, чтобы, упрочившись во дворце с помощью проповедей и фокусов, прибавить силы дворцовой прогерманской группе, влиять на ход политических дел в её интересах, а буде окажется возможным – в интересах той же германофильской партии забрать верховную власть».