Хороший, плохой, неживой - Ким Харрисон

Она вздохнула, глядя мне в глаза, и палец ее гладил меня отмочки уха, по шее, по ключице.

Я чуть не вскинулась от ощущения, когда ее палец нашел едвазаметные бугорки рубцовой ткани, стимулируя шрам к полной активности. У менязакрылись глаза; мне вспомнилось, что демон принял облик Айви, когда рвал мнегорло, заполняя рану опасным коктейлем нейромедиаторов, превращающих боль внаслаждение.

– Нет, – выдохнула я, почти простонала. –Прости меня Господь, нравится. Прошу тебя… перестань.

Она шевельнулась, прижимаясь ко мне.

– Я знаю это чувство. Голод расходится по всему телу,пробуждает желание, и тебя уже только одна мысль сжигает – коснуться когохочешь, – утолить этот голод.

– Айви! – захныкала я, – прекрати, не могу,не хочу!

Она молчала, и я раскрыла глаза. Красной капли в углу ртауже не было. Я чувствовала, как гуляет толчками кровь по моим жилам. Я знала,что моя реакция связана с демонским шрамом, что Айви посылает феромоны, зановостимулируя псевдовампирскую слюну, которая осталась во мне и превращала боль внаслаждение. Я знала, что когда-то это был приспособительный механизм, чтовампиры привязывали к себе людей, создавая добровольные источники крови. Я всеэто знала, но трудно было это помнить. Трудно было не наплевать. Сексуальногоздесь ничего не было – это была потребность, голод, жар.

Айви прижалась к стене лбом рядом со мной, будто собираясвою решимость. Ее волосы разделили нас шелковым занавесом. Через лосины меняобдавало ее теплом. Я не могла шевельнуться, скованная страхом и желанием, гадая,удовлетворит ли она его или у меня хватит силы воли ее оттолкнуть.

– Ты не знаешь, каково это – жить рядом с тобой,Рэйчел. – Ее голос доносился из-за завесы волос, как сквозь решеткуисповедальни. – Ты бы очень испугалась, знай ты, насколько уязвимой делаеттебя шрам. Ты помечена для наслаждения, и если ты не найдешь вампира, чтобывладеть тобой и защищать тебя, все они этим воспользуются, возьмут, что хотят,и передадут следующему, пока ты не превратишься в марионетку, умоляющую, чтобыей пустили кровь. Я надеялась, что ты сможешь говорить «нет». Что если я тебякак следует обучу, ты сможешь прогнать от себя голодного вампира. Но ты неможешь, солнышко. Слишком сильно пропитали тебя нейротоксины. Ты не виновата.Прости меня…

Я дышала часто и коротко, и с каждым вдохом расходилось потелу обещание наслаждения, уходило, как отходящая олна, и тут же на ее местоприходила новая, усиливая прежнюю. Я задержала дыхание, отчаянно стараясь найтив себе силы сказать ей, чтобы оставила меня… И не находила. Голос Айви сталтихим, проникновенным:

– Пискари сказал, что это единственный способ тебясохранить. Сохранить тебе жизнь. Я буду доброй, Рэйчел. Я не попрошу ничего,что ты не хотела бы дать. Ты не будешь похожа на эти жалкие тени, что мы виделиу Пискари, ты будешь сильной, ты будешь равной. Он показал мне, когда зачаровалтебя, что это не будет больно. – Голос ее стал почти детским. – Демонуже и так сломал тебя, боли больше не будет никогда. Пискари говорил, что тыотреагируешь, и видит Бог, Рэйчел, так и оказалось. Это как если бы тебя сломалмастер. И ты теперь моя.

Ее жесткий тон собственницы взметнул во мне страх. Айвиповернула голову, волосы упали назад, открывая лицо. В черных глазах горелдревний голод, не ведающий греха.

– Я видела, что случилось у тебя с Пискари, а ведь этовсего лишь палец коснулся твоей кожи.

Я слишком была напугана, захвачена волнами ощущения,расходящимися "от шеи в ритме пульса.

– Представь себе, – шептала она, – что будет,если вместо твоего пальца это будут мои зубы – нежно и чисто входящие в тебя.

От этой мысли меня обдало жаром, я обмякла в ее железнойхватке, тело восставало против мечущихся мыслей. По лицу покатились слезы;теплые на щеках, они капали на ключицу. И непонятно было, слезы это, или страх,или желание.

– Не плачь, Рэйчел, – сказала она, наклоняяголову, чтобы коснуться губами моей шеи. Я чуть сознание не потеряла от ноющегожелания. – Я тоже не хотела, чтобы так вышло. Но для тебя, – шепнулаона, – я нарушу пост.

Зубы Айви прикусили мне шею, дразня… Я услышала тихий стон,поняла ошеломленно, что это я стонала. Тело кричало, требовало, но душа вопила«нет». Всплыли жадные, голодные лица у Пискари. Несбывшиеся мечты, потерянныежизни. Существование, посвященное служению чужой потребности. Я попыталасьоттолкнуть Айви – и не смогла. Воля превратилась в ватную ленточку, рвущуюся отмалейшего натяжения.

– Айви! – все-таки сказала я, слушая собственныйшепот. – Подожди.

«Нет» я сказать не смогла. Но я смогла сказать «подожди».

Она услышала, отодвинулась, чтобы на меня посмотреть. Самаона почти утонула в тумане предвкушения и страсти. Меня объял холодный ужас.

– Нет! – сказала я, тяжело дыша, преодолеваянавеянную феромонами эйфорию.

Я это сказала. Как-то я смогла это сказать.

Удивление и мука отразились у нее на лице, тень сознаниявернулась в черные глаза.

– Нет?

Это был голос обиженного ребенка.

У меня глаза закрывались под волнами экстаза, расходящегосяот шеи, где ее пальцы гладили края шрамов, где только что были ее губы…

– Нет, – сумела я сказать, не понимая, где я, нечувствуя реальности, только слабо пытаясь оттолкнуть Айви от себя. – Нет.

От резкой боли в стиснутом плече глаза у меня открылисьсразу.

– Не верю, что ты это всерьез! – прорычала она.

– Айви! – завопила я, срываясь на визг, когда она притянуламеня к себе. Адреналин вычищал сосуды, за ним шла боль наказанием за дерзость.Ужас придал мне силы не допустить Айви к моей шее. А она тянула с возрастающейсилой. Губы разошлись, обнажив зубы. У меня мышцы стали дрожать, не выдерживаянапряжения, и она подтягивала меня все ближе и ближе. Душа исчезла из ее глаз,и подобно языческому богу сверкал в них голод. Руки у меня затряслись, ещесекунда – и они не выдержат.

Боже, спаси меня! – взмолилась я отчаянно, обращаяглаза к тому месту, где остался след от распятия, висевшего здесь раньше настене.

Айви резко дернулась в ответ на металлический звон,наполнивший помещение. застыла. Желание ее замерцало, стало пропадать, бровиудивленно приподнялись, в глазах появилась мысль. Задержав дыхание, я ощутила,как слабеет ее хватка. Пальцы соскользнули с моего плеча, и она, вздохнув,опустилась к моим ногам.

У нее за спиной стоял Ник, держа в руках мой самый большоймедный котел для зелий.

– Ник, – прошептала я, не в силах разглядеть егосквозь нахлынувшие слезы.

Вздохнув, я потянулась к нему и потеряла сознание, кактолько он коснулся моей руки.

Было тепло и душно. Доносился запах остывшего кофе.«Старбакс», два куска сахара, без сливок. Я открыла глаза, но перепутанныерыжие пряди застилали зрение. Рука отозвалась болью, когда я их отвела всторону. Было тихо, только доносился уличный шум и привычное гудение будильникаНика. Я не удивилась, очнувшись у него в спальне, на своей обычной сторонекровати, видя сразу и окно, и дверь. Никогда еще не было мне так приятно видетьободранный комод Ника с выпавшей ручкой.