Жажда жить: девять жизней Петера Фройхена - Рейд Митенбюлер

На севере жизнь в самом деле была тяжёлой и суровой – но и на юге хватало своих неодолимых, разрушительных сил.

Война всё-таки повлияла на Фройхена и его коллег – полярных исследователей в одном ключе: люди теперь взглянули на них иначе. В юности Фройхена по миру ходили сотни правдивых историй об арктических приключениях, о героическом поединке человека с Природой. Но теперь, когда бессмысленная, кровавая война отняла столько жизней, полярные исследователи с их смертельным риском казались легкомысленными глупцами, пусть и двигавшими науку вперёд. После войны людям нужны были герои поскромнее – такие, как сержант Йорк, а не Роберт Пири. Особенно эта перемена общественных настроений показала себя, когда в Антарктике пропал исследователь Эрнест Шеклтон. Его товарищи отправили в Англию просьбу о помощи, но Уинстон Черчилль ответил ядовито: «Дождитесь, пока встанут на ноги все больные и раненые, пока восстановятся все разорённые дома, пока каждая больница будет купаться в деньгах и закроются все благотворительные инициативы. Тогда и только тогда у меня будет время на ваших пингвинов».

Война почти не коснулась Фройхена – зато сильно повлияло на него другое событие, произошедшее в это же время. По историческим меркам оно ничтожно, но по меркам отдельной личности – колоссально. Как-то в 1916-м, после пяти лет брака, Наварана объявила Фройхену, что скоро он станет отцом. Эта новость изменила его будущее и заставила взглянуть на жизнь по-новому. «Всё моё существование изменилось: теперь мною двигали новые цели, – писал он. – До того как у него рождаются дети, человеку редко приходит в голову, как он нуждается в них. После же он едва может мыслить жизнь без них».

21. «Я не мог оторваться от книги»

Пока Наварана была беременна, Фройхен всё свободное время тренировался метать копьё. Он выходил на каяке в море и старался зашвырнуть оружие так далеко, как мог. Скорое рождение ребёнка подразумевало, что он должен как следует обеспечивать семью. Иногда Наварана наблюдала за его усилиями с берега, и на лице её светилась «особенная, почти мистическая гордость, свойственная беременным женщинам». Она тоже серьёзно задумывалась о будущем и как-то за ужином тихо попросила Петера не рисковать собой на охоте. Он удивился: раньше он никогда не переживал за собственную безопасность. Вскоре он по почте заказал страховку на собственную жизнь.

15 июня 1916 года Фройхен смотрел из окна фактории и вдруг увидел на берегу Кнуда Расмуссена: тот едва не прыгал на месте, размахивая руками в знак приветствия. Расмуссен большую часть года провёл в Европе, но тут вернулся в Гренландию, рискуя попасться немецким подлодкам. С ним на берегу стояли ещё два человека: это означало, что Расмуссен задумал новую экспедицию.

Встреча на берегу была трогательная: друзья заключали друг друга в медвежьи объятия и без устали хлопали по спине, пока Расмуссен выплёскивал на Фройхена последние новости. По его словам, в Европе бушует война, но, по крайней мере, Дания сохраняет нейтралитет и не так страдает от боевых действий. Жизнь в Дании была такой спокойной, что они с Дагмар даже заказали видному архитектору загородный домик в зелёном, холмистом краю под названием Хуннестед, в 64 километрах от Копенгагена. Дом отличался причудливой архитектурой, имел соломенную крышу, окна эркеров выходили на зелёные поля, спускающиеся к морю. Писалось в таком месте замечательно. В 1915 году Расмуссен выпустил две книги, доход от которых и позволил ему завести такой славный загородный домик. Первая книга, «До зари», описывала его близкие отношения с приполярными инуитами, а вторая, «Мои путевые заметки», рассказывала о пересечении ледяного щита Гренландии во время первой Тулевской экспедиции. Книга полнилась литературными излишествами и размышлениями о смысле жизни, но очень хвалила Петера Фройхена и других их товарищей. «Мои путевые заметки» Кнуда Расмуссена станут классикой датской литературы о путешествиях. Заканчиваются они так: «Путь наш подошёл к концу. Теперь новый путь зовёт нас за горизонт». Успех книги Расмуссена, несомненно, подстегнул идею Фройхена самому сесть за перо.

Вместе с Расмуссеном в Гренландию прибыли Тобиас Габриэльсен, хороший друг Фройхена со времён Датской экспедиции, и Лауге Кох, студент-геолог двадцати трёх лет, мускулистый и такой широкоплечий, что едва проходил в дверь. Расмуссен принялся рассказывать Фройхену о своём смелом замысле: он хотел организовать вторую Тулевскую экспедицию, чтобы продолжить картографировать неисследованное побережье Северной Гренландии и поискать там археологические свидетельства древних миграций инуитов. К тому же Расмуссен хотел составить первую точную карту скалистых утёсов, окружающих залив Мелвилл, и помочь Коху в поисках древних кораллов, которые указали бы на особенное геологическое прошлое Гренландии. В эти предприятия вложились датский и американский музеи естественной истории.

Фройхену уже не терпелось отправиться в путь, но Расмуссен сказал ему, что на сей раз пойдёт без него. Нельзя было бросать без присмотра торговый пост – да и к тому же Наварана вот-вот родит.

Случилось это на следующий день, 16 июня: Наварана появилась на пороге, корчась от схваток. «Я перепугался до смерти!» – вспоминал Фройхен. Он не представлял, что делать, и побежал за советом к Расмуссену, который «был отцом двоих детей, а значит, располагал авторитетом» (хотя Дагмар Расмуссен бы заметила, что «авторитет» – это сильно сказано). «Ну, когда Дагмар рожала Ханну, мы сварили много кофе и пили его», – поделился Расмуссен, желая хоть чем-то помочь. В этот момент на помощь подоспели местные женщины и оттолкнули растерянных мужчин. Те только и могли, что обсуждать кофе; после, впрочем, они съездили за водой к ближайшему ручью. Вернувшись с полными вёдрами, они застали в доме много уставших женщин – и крохотного мальчика, который появился на свет в три часа ночи. Наварана спала, поэтому Фройхен вышел наружу переварить произошедшее и подумать.

Облокотившись о серый камень, Фройхен, без сомнения, думал, кто отец ребёнка. Судя по чертам малыша и его тёмной коже, он, похоже, не приходился Фройхену биологическим сыном. (Хал Хант, доктор из экспедиции Макмиллана, успевший на роды, после заявил, что не видит никакого сходства с Фройхеном.) Фройхена это мало трогало: кто настоящий отец ребёнка – всего лишь формальность. Приняв культуру инуитов вместе с её полигамией, он должен воспитывать любого ребёнка, которого родит его жена.

После родов минуло пять часов. Фройхен ещё сидел снаружи, и там его нашла Наварана: выглядела она как ни в чём не бывало. Она успела прибраться в доме, а новорождённого теперь носила на спине. Следующим вечером, когда Расмуссен неизбежно устроил вечеринку, она даже была первой среди танцующих.

Петер и Наварана не торопились давать сыну имя: