Жажда жить: девять жизней Петера Фройхена - Рейд Митенбюлер

по обычаю инуитов, имена детям давали, только когда родители сочтут их достойными. Считалось, что имена живут собственной жизнью, не зависят от своего носителя и содержат в себе качества и таланты, которыми располагали люди, прежде названные тем или иным именем. Когда человек умирал, его имя не произносили вслух до тех пор, пока дух его не возродится в другом человеке. Новорождённого часто называли в честь недавно умершего, когда родители достаточно за ним понаблюдают и решат, какое имя ему подходит. Поговаривали, что плач новорождённого – это требование дать ему имя.

Разглядывая своего малыша в поисках подсказок, Петер и Наварана заметили, что он косит на один глаз. Похожее косоглазие было у покойного деда Навараны Мекусака: он вырос на острове Элсмир, где жизнь была тяжёлая, и косоглазие заработал, отбиваясь от каннибалов. К тому же у малыша нашлось родимое пятно в районе почки, похожее на шрам: такой шрам остался на теле местного мальчика по имени Аватак, которого случайно застрелил собственный дядя. Руководствуясь этими двумя знаками, супруги назвали сына Мекусак Аватак.

Когда Мекусаку исполнилось пять дней, родители отнесли его на вершину ближайшей горы, чтобы показать сыну его будущие охотничьи угодья. Многие полярные исследователи бросали детей, которых от них рожали местные женщины, – но Фройхена отцовство только крепче привязало к Арктике. «Я решил, что проведу в Туле остаток жизни, – писал он после. – Буду делать всё, что делает хороший отец: выращу сына сильным, храбрым и добрым и помогу ему не повторить моих ошибок».

Тем летом Фройхен и Наварана часто ходили с сыном на ближайшие утёсы, где гнездились гагарки. Мекусак грелся на ярком солнышке, а его родители тем временем собирали столько яиц, сколько могли унести. «Вокруг не было ни души, кроме нас троих, и мы были счастливы, как только может быть счастлив человек», – вспоминал Фройхен.

Мирная идиллия закончилась, когда в залив прибыла «Дания»: этот корабль недавно приобрёл Иб Нейбе, главный инвестор фактории. В основном «Дания» должна была обслуживать медные рудники, которыми владел делец, но иногда она заходила в воды неподалёку от торгового поста. Экипаж «Дании» не хотел задерживаться дольше нескольких дней, но внезапный мороз отрезал им путь назад: пришлось им зимовать в Туле.

Фройхену моряки с «Дании» не понравились: они были нечёсаные буяны с явными следами сифилиса на теле. Вскоре местные тоже начали находить у себя сыпь. Фройхен старался помогать им чем мог. Правда, в какой-то момент одна женщина заявила ему, что не помнит, со сколькими мужчинами спала прошлой ночью: ей казалось, что их было по меньшей мере шестеро; и Фройхен потерял надежду. В конце концов ему удалось убедить большинство инуитов переселиться на зиму на остров Саундерс, чтобы прервать контакт между двумя группами.

На борту «Дании» находился ботаник из Швеции, профессор Турильд Вульфф, и он тоже экипаж недолюбливал. Ища возможности избавиться от их общества, он спросил Фройхена, нельзя ли ему остаться в фактории на зиму. Фройхен с радостью ухватился за шанс разбавить зимнюю скуку и тут же согласился. Сначала ему очень понравилось слушать рассказы Вульффа о его странствиях по Китаю, Японии, Индии, Бали и другим экзотическим краям. Но потом оказалось, что Вульфф был очень низкого мнения о людях, которых там встречал. Они все как на подбор были либо глупцами, либо вовсе низшими существами и в глазах Вульффа заслуживали только презрения. Он даже гордился тем, что однажды дал своему повару-китайцу такого знатного пинка, что вывихнул палец на ноге. С инуитами Вульфф обращался так же скверно, и Фройхену часто приходилось вступаться за них. Однажды Вульфф чуть не ударил женщину за то, что та не желала позировать перед камерой как нужно.

Фройхену быстро надоел Вульфф, но он всё же позвал ботаника с собой на охоту, и теперь ему приходилось усиленно игнорировать жалобы спутника на пищу, на скорость ходьбы, на холод и на всё, на что только можно было жаловаться. Вульфф к тому же пытался помыкать Фройхеном: плюхался на землю и закатывал истерики, пока не добивался желаемого. Фройхену это быстро надоело. Вскоре в ответ на капризы Вульффа он стал браться за хлыст и делать несколько предупредительных ударов, глубоко вспарывая снег. «Я овладел хлыстом с искусством циркового артиста, – хвастался он. – Ударяю по земле в нескольких сантиметрах от нахала!» Вульфф немедленно прекращал представление и молча дулся всю дорогу, зато Фройхен наслаждался тишиной. Через двадцать два дня, когда охотники вернулись, инуиты встретили Вульффа с удивлением: они не ждали увидеть его живым. Слабака они всегда отличали.

Когда наступила весна, Расмуссен, Кох, Габриэльсен и ещё один человек с инуитскими корнями по имени Хендрик Ольсен стали готовиться к походу на север. Вообще-то они хотели выступить ещё прошлой осенью, но Расмуссен отложил экспедицию. Брали с собой и Вульффа, хотя все терпеть его не могли: Расмуссен рассудил, что ботаник экспедиции не помешает. Фройхен снова попытался убедить друга взять его с собой, но тот отказал ему. Инвесторы жаловались, что дела торгового поста в последнее время идут неважно, и Расмуссен хотел, чтобы Фройхен управлял им в его отсутствие. Поскольку Расмуссен был так или иначе главный, Фройхен больше не стал спорить. 6 апреля 1917 года отряд выступил на север.

Одно было хорошо в том, что Фройхен оставался дома: он мог и дальше наслаждаться семейной жизнью. «Мекусак делает первые шаги, я кое-как справляю ему игрушки: вся моя жизнь полна им, все мои мечты только о его будущем, которое теперь вдруг значит намного больше моего собственного», – писал он. C Навараной ему тоже, как и всегда, было очень хорошо. Она читала всё лучше, и он любовался тем, как она курит трубку, словно бывалый старик-капитан, и зажимает в зубах черенок, выдыхая дым. Фройхен любил делать ей сюрпризы, рассовывая по разным углам маленькие порции табака: находя их, Наварана всякий раз визжала от восторга!

Наступающая осень, однако, принесла с собой тревоги. Летом не удалось добыть много дичи, а это значило, что зимой придётся потуже затянуть пояса. К тому же из-за войны в Европе к ним почти перестали поступать провиант и другие товары. Местные вопрошали Фройхена, почему они в Туле должны страдать из-за какой-то далёкой войны, а он не знал, что ответить. Вопросы эти указывали, как сильно изменилась культура инуитов с приходом внешней торговли. Десять лет назад этим людям не было бы никакого дела до нехватки товаров из Европы – но теперь им было дело. Несмотря на свои благие намерения, Фройхен и Расмуссен