Неоконченные предания Нуменора и Средиземья - Джон Рональд Руэл Толкин

Небо было ясное, и с юга сияла луна, озаряя все вокруг холодным светом. Ниниэль выбежала на выжженное место и увидела лежащего Дракона, его белесое брюхо, освещенное луной. Но рядом с ним лежал человек, и Ниниэль забыла страх. Она бросилась через тлеющее пожарище к Турамбару. Он лежал на боку, и меч был под ним, но лицо его при свете луны казалось мертвенно-бледным. Ниниэль, рыдая, упала к нему на грудь и поцеловала его, и показалось ей, что он еще дышит, но она решила, что надежда обманывает ее, ибо он был совсем холодный, не шевелился и не отвечал ей. Лаская его, Ниниэль вдруг увидела, что рука его почернела, как обожженная, и Ниниэль омыла ее слезами и, оторвав полосу от платья, перевязала его. Но Турамбар по-прежнему лежал недвижно. Ниниэль снова припала к нему и воскликнула:

– Турамбар, Турамбар, вернись! Слышишь? Очнись! Это я, Ниниэль! Дракон мертв, мертв, и я здесь, с тобой!

Но Турамбар не ответил.

Брандир вышел из леса и услышал ее крики; он хотел было подойти к Ниниэли – и застыл. Ибо Глаурунг тоже услышал крики Ниниэли и в последний раз зашевелился. По его тулову пробежала дрожь, он приоткрыл свои жуткие глаза, – лунный свет блеснул в них, – и, задыхаясь, проговорил:

– Привет тебе, Ниэнор дочь Хурина. Вот мы и снова встретились перед смертью. Должен тебя обрадовать: ты наконец нашла своего брата. Вот он какой: убивает во тьме, подл с врагами, предает друзей, – проклятие своего рода, Турин сын Хурина! Но худшее из его деяний ты носишь в себе.

Ниэнор сидела, словно громом пораженная; Глаурунг же издох. И в миг его смерти завеса, сплетенная его коварством, пала, и Ниэнор вспомнила всю свою жизнь, день за днем; не забыла она и того, что произошло с ней с тех пор, как ее нашли на Хауд-эн-Эллете. Она вся дрожала от боли и ужаса. Брандир тоже все слышал и, потрясенный, привалился к дереву: у него подкосились ноги.

Внезапно Ниэнор вскочила – в лунном свете она казалась бледным призраком, – и, глядя на Турина, вскричала:

– Прощай, о дважды любимый! А Турин Турамбар турун' амбартанен – Властелин Судьбы, судьбою побежденный! Счастлив ты, что уже умер!

И, обезумев от горя и ужаса, она стремглав помчалась прочь; Брандир же заковылял за ней, крича:

– Ниниэль, Ниниэль, подожди!

Она на миг остановилась, глядя на него расширенными глазами.

– Подождать? – воскликнула она – Подождать? Да, ты все время советовал мне подождать. Ах, если бы я послушалась! Но теперь – поздно! И нечего мне больше ждать в Средиземье.

И она помчалась дальше, а он за ней[62].

Она выбежала на обрыв Кабед-эн-Арас, остановилась и, глядя в бурные воды, вскричала:

– Река, река! Прими Ниниэль Ниэнор, дочь Хурина; Скорбную, Скорбную дочь Морвен! Прими меня, унеси меня к Морю!

И бросилась с обрыва: черная пропасть поглотила белый сполох, последний крик растаял в реве реки.

Воды Тейглина струились по-прежнему, но Кабед-эн-Араса больше не было: «Кабед-Наэрамарт» нарекли его люди; ибо ни один олень не перескочил его с тех пор, и все живое чуралось того места, и никто из людей не ходил туда. Последним из людей заглянул в то темное ущелье Брандир сын Хандира; и отшатнулся в ужасе, ибо дрогнуло его сердце, и, хотя и ненавидел он жизнь, не смог он принять там смерть, которой желал[63]. Тут обратился он мыслями к Турину Турамбару и воскликнул:

– Чего ты достоин, ненависти или жалости? Но ты мертв теперь. Я не обязан тебе благодарностью, ибо ты отнял у меня все, чем я владел или желал владеть. Но мой народ в долгу перед тобой. Кому же, как не мне, поведать им обо всем?

И он, содрогнувшись, обошел Дракона и заковылял назад к Нен-Гириту. На крутой тропе он повстречал человека – тот осторожно выглянул из-за дерева и, заметив Брандира, шарахнулся назад. Но свет заходящей луны на миг озарил лицо встречного, и Брандир признал его.

– Эй, Дорлас! – окликнул он. – Что там было? Как вышло, что ты остался жив? И что с моим родичем?

– Не знаю, – огрызнулся Дорлас.

– Странно, – сказал Брандир.

– Ну, если хочешь знать, – запальчиво ответил Дорлас, – Черный Меч заставил нас перебираться через Тейглин вброд, и в темноте. Чего странного, если я отказался? Секирой я владею лучше многих, но я же не горный козел!

– Значит, они пошли на Дракона, а ты остался? Но как же он оказался на этой стороне? Ты ведь, наверно, был тут неподалеку, и все видел?

Но Дорлас промолчал – он смотрел на Брандира исподлобья, и глаза его горели ненавистью. И Брандир вдруг понял, что этот человек бросил товарищей, от стыда утратил мужество и спрятался в лесу.

– Позор тебе, Дорлас! – воскликнул Брандир. – Из-за тебя все наши беды: ты подзадоривал Черного Меча, ты навлек Дракона на нашу голову, ты опозорил меня, ты погубил Хунтора, – а сам струсил и удрал в кусты!

Тут ему пришла новая мысль, и он гневно вскричал:

– Ведь ты мог бы хоть прийти и рассказать обо всем! Этим ты отчасти искупил бы свою вину. Принеси ты вести, госпожа Ниниэль не пришла бы сюда, не встретилась бы с Драконом, она бы теперь была жива! Дорлас, я тебя ненавижу!

– Ненавижу! Подумаешь! – фыркнул Дорлас. – Твоя ненависть бессильна, как твои советы. Да если бы не я, орки давно бы повесили тебя вместо пугала в твоем же огороде. Сам ты трус, понял?

Дорлас сгорал от стыда, и потому был еще вспыльчивей обычного. Он замахнулся на Брандира огромным кулачищем – и умер, не успев как следует удивиться: Брандир выхватил меч и зарубил Дорласа на месте. Он стоял и дрожал – ему стало дурно от вида крови. Потом Брандир отшвырнул меч и потащился дальше, тяжело опираясь на клюку.

Когда Брандир вышел к Нен-Гириту, бледная луна уже села, и ночь близилась к рассвету: восток светлел. Люди, что прятались у моста, увидели серый силуэт Брандира в слабом предутреннем свете. Кто-то изумленно окликнул его: