Черный-черный дом - Кэрол Джонстон

она моргает раз, другой, глядя на меня в полнейшем замешательстве, а затем Юэн уводит ее прочь, и она позволяет ему это сделать.

Уилл ждет, пока они не скроются на небольшой парковке у паба, и только потом поворачивается ко мне.

– Боже, прости, пожалуйста. Ты в порядке? – Он протягивает руку, чтобы коснуться моего лица, но отдергивает ее, когда я отстраняюсь от него.

– Я в порядке.

– У мамы ранняя стадия болезни Альцгеймера. – Уилл вздыхает и качает головой. – Я должен был сказать тебе раньше. Но в последнее время она казалась более уравновешенной…

– Мне жаль, Уилл. – Я замечаю, что снова стискиваю пальцы, жестоко прищипывая кожу. Яркий, дикий свет в глазах Коры – чем-то напомнивший мне о маме – вновь пробудил во мне уродливый страх, подобный ядовитому цветку. «Ты не сможешь от этого спрятаться, Мэгги, – говорит доктор Абебе. – Это всегда будет частью тебя».

– Давай я отвезу тебя домой.

Я вижу тревогу в глазах Уилла, и это невыносимо. Я испытываю почти непреодолимое желание протянуть руку и прикоснуться к нему.

– Я в порядке. Тебе лучше пойти с твоей мамой.

Огромный черный «Сегун» Юэна выезжает задним ходом с парковки и исчезает на главной дороге.

– Я пойду с тобой в магазин, – заявляет Уилл. – Слушай, я хочу извиниться еще и за то, что так вышло с Маккензи. Это…

– Уилл, я в порядке. – Я понимаю, что отступаю от него на шаг. – Правда. Я просто хотела бы побыть одна.

Я знаю, что веду себя невежливо. И я знаю, что это причиняет ему боль. Но моя потребность сбежать гораздо сильнее. Возможно, он видит это, потому что наконец перестает пытаться следовать за мной.

– Хорошо. Если ты этого хочешь.

– Да.

Уилл ловит мой взгляд и задерживает его дольше, чем это уместно.

– Приходи ко мне, – просит он. – Если ты хочешь и этого тоже.

* * *

Когда я вхожу в магазин, в нем царит тишина – такая, какая наступает только после резко оборванной оживленной болтовни, и я понимаю: вероятно, все заметили, что произошло на улице.

Фиона Макдональд, стоящая за прилавком, бросает на меня неловкий взгляд, а затем кивает в сторону витрины.

– Это было… Кора не в себе.

Я слегка кашляю.

– Знаю.

– Это ужасно. – Фиона вздыхает, качает головой, а затем поворачивается обратно к кассе и покупательнице. Я запоздало понимаю, что это Айла; она быстро кивает мне, прежде чем наклониться и поднять две полные холщовые сумки. Все остальные возвращаются к своим покупкам, и тишина сменяется тихим и приятным гулом голосов.

– Тебе помочь? – спрашивает Фиона, трогая Айлу за локоть.

– Ах, нет, всё в порядке, Фиона. Чири[28]. Увидимся завтра. – Уходя, Айла бросает на меня еще один быстрый взгляд, и я понимаю, что выглядит она ужасно. Ее глаза налиты кровью, а кожа под ними опухшая, с темно-фиолетовыми кругами. Улыбка, которую она мне дарит, едва различима. – Пока, Мэгги.

Я беру корзину и бросаю в нее все съедобное так быстро, как только могу. Когда огибаю последний ряд, то с досадой вижу, как Шина расставляет на полке банки с супом. Останавливается, как будто испуганная моим появлением, и я подозреваю, что она, вероятно, единственный человек в магазине, который не был свидетелем случившегося снаружи. Шина хмурится и расправляет плечи, после чего ставит банки на пол и поворачивается ко мне лицом.

А потом не говорит ни слова. Я откашливаюсь, неловко переминаюсь с ноги на ногу, ручки корзины впиваются мне в ладонь, а она все еще молчит. Просто продолжает смотреть на меня. Я чувствую смутное раздражение, но после Донни и Коры у меня нет ни малейшего желания ввязываться в очередную конфронтацию с кем-либо еще. Вместо этого я не глядя беру что-то с ближайшей полки и поворачиваюсь, чтобы уйти.

Шина делает такое быстрое движение, что я едва не вскрикиваю, когда ее пальцы смыкаются на моем запястье, заставив меня обернуться.

– Когда я сказала, что ты должна уехать, это было не только ради моих мамы и папы. – Она говорит тихо, едва ли не шепчет. В ее глазах все еще читается враждебность… может быть, даже какая-то доля того страха, сияющего и темного, который я видела в тот вечер, когда Алек напал на меня у телефонной будки. Она опускает взгляд на мое запястье, моя кожа вокруг ее пальцев побелела. – Здесь ты не в безопасности.

– О чем ты говоришь? – Я стряхиваю ее руку, чтобы она не заметила, как участился мой пульс.

– Я не знаю. Просто чувствую это.

И это так похоже на мамины слова: «Такие люди, как мы, Мэгги, должны прислушиваться к своим плохим предчувствиям», что я вздрагиваю и отступаю назад.

– Что это значит?

Но Шина только пожимает плечами, ее глаза блестят.

– Это значит, что ты должна уехать.

Злость наконец-то приходит мне на помощь.

– Это все из-за Уилла? – говорю я и чувствую прилив мелкого удовлетворения, когда ее щеки краснеют, а руки сжимаются в кулаки.

Келли подходит к концу ряда, и ее лицо застывает, когда она переводит взгляд с Шины на меня.

– Всё в порядке?

– Всё хорошо, – говорю я, хотя улыбка, которую я ей дарю, больше похожа на гримасу. – Все отлично.

Глава 15

Роберт

Еще не наступил полдень, но я уже вымотался. Овцы буйные и шумные, а дождь холодный и неумолимый. Под такой же дождь я проснулся в утро похорон. Сегодня этот день кажется мне совсем недавним. Он кажется совсем недавним с той ночи в «Похане Чарли». Похмелье не покидает меня до сих пор. Оно стучит в висках, не дает мне покоя.

Я помню, как стоял у окна своей спальни, когда по главной улице несли гробы. Я рисовал их очертания на запотевшем окне – их было гораздо легче вычертить, чем силуэты трех сейнеров, снаряженных для рыбной ловли.

– Почему ты еще не одет? Мы должны спуститься вниз!

Лицо мамы было бледным, хотя от гнева на скулах проступили два красных пятна. Ее черное церковное платье обнажало костлявые ключицы и собиралось пустыми складками на талии. Всего за две недели она сильно похудела. Я уже не мог вспомнить, как выглядела ее улыбка.

Я снова уставился на медленную, мокрую процессию. Я не слышал голосов скорбящих, но видел их лица: осунувшиеся, как подтаявшая восковая свеча, обращенные к мрачному небу, искаженные потоками дождя на стекле. И я слышал, как волынщик, уже пройдя мимо и скрывшись из виду, заиграл «Возвращение домой».

Если мой отец или кто-то