Нелюдь - Александр Варго

Хорин стремительно направился к нему, жутковато ощерившись в предвкушении. Было всё равно: кто такой старьевщик на самом деле, почему он появляется в разных городах и только после убийства, чего он добивается…

Когда до старьевщика осталось метра три, тот повернулся к Виталию и кивнул, как хорошему знакомому:

– А-а, молодой человек. Есть у меня одна вещица, прелюбопытнейшая…

Хорин сделал ещё четыре шага и ударил одноглазого в нос. Молча, изо всех сил, снизу вверх, основанием ладони. Раздробленные хрящи вошли в мозг, мёртвый старьевщик упал назад, ударился затылком о край тележки. Кепка упала в неё, колёсики скрипуче пожаловались на неожиданное беспокойство, и тележка откатилась в сторону.

Вдалеке послышался пьяный гомон, сменившийся хохотом. Вологодская молодёжь радовалась лету и жизни. Хорин быстро зашагал прочь.

Порыв ветра – холодного, с еле уловимым запахом мертвечины – донёс до Виталия тягучий раздосадованный шёпот: «зря-я-я…»

13 ноября 2015 года

– Проходим, не стесня-я-яемся! Чертоги пусть и не стопроцентно райские, но для получения райского наслаждения подходят впа-а-алне!

Хорин широко распахнул дверь квартиры, приобнял Ирину за талию и ненавязчиво подтолкнул через порог. Копия молодой, только белокурой Анны Ковальчук тихонько хихикнула:

– А чего чёрт?

– Какой чёрт? – удивился Виталий.

– Ну, это… Чёрт Гоги или что-то вроде.

– Стоп, соображаю… Чертоги, радость моя. Ни к чертям, ни к другим демонам отношения не имеют, можешь мне поверить.

– Ой, ладно, верю…

Виталий запер дверь, галантно помог раздеться фигуристой блондинке, встреченной в одном из самых престижных и недешёвых баров Перми, разделся сам.

– Игристое, мартини, наливочка, коньяк, текила? – Хорин провёл гостью в комнату, открыл загодя наполненный бар. – Или сливаем всё в один тазик, встаём на четвереньки и радостно лакаем до умопомрачения?

Блондинка восторженно пискнула и погладила его по щеке:

– А ты смешно-о-ой… Мне шампусика в самую большую кружку. Праздника хочу!

– Будет, будет праздник. И тебе, и мне…

Хорин пошёл на кухню. Когда он вернулся, Ирина стояла посреди комнаты полностью обнажённой.

– Сюрпри-и-из…

Она встрепала золотую гриву волос, встала на цыпочки. Грациозно повернулась кругом, показывая себя во всей красе. Замерла, глядя на Виталия с непонятной улыбочкой.

– Здесь зрители восхищённо преклоняются и аплодируют, аплодируют. – Хорин поставил кружку на стол, опустился на одно колено и похлопал в ладоши. – И очень-очень хотят потрогать руками… Иди ко мне.

Ирина сделала несколько дразнящих танцевальных па, приближаясь к Хорину. Но остановилась в двух шагах, шутливо погрозила указательным пальцем.

– Тихо-тихо… Сначала – прелюдия. Угадайка!

– А почему бы и нет? – подмигнул Виталий. – Что угадываю? Цитаты из любимых фильмов? Исторические события телом изображать будешь? Или что-то позавлекательнее?

– Угадывать буду я, – многозначительно усмехнулась блондинка. – Показываешь на меня, на грудь, на коленку – куда хочешь. А я угадываю, что ты будешь делать с этим местом.

Хорин коротко, возбуждённо хохотнул:

– Таких предварительных ласк у меня ещё не было… Начнём вот с этого.

Он показал на левую грудь Ирины. Девушка накрыла её ладошкой, наклонила голову к плечу и пристально посмотрела на Виталия, словно хотела прочитать его мысли.

– Раздавишь сосок пассатижами и сдерёшь кожу…

– Не понял? – Улыбка Хорина стала озадаченно-напряжённой. – Дай теперь я угадаю… Передо мной российский Стивен Кинг в юбке? Ужасы пишешь, решила на мою реакцию посмотреть?

– В левый глаз будешь капать лимонный сок, – продолжила блондинка. – В правый – средство для мытья посуды. Ты ведь так ещё ни с кем не делал…

– Хватит, – раздражённо сказал Виталий. – Я таких шуток не люблю.

Ирина вдруг ощерилась, показала на чисто выбритый лобок:

– Будешь резать бритвой, пока…

Кулак Хорина полетел ей в скулу, чтобы блондинка подавилась следующими словами. Но она осталась стоять на месте, а Виталий громко охнул от боли. Полное впечатление, что удар пришёлся в бетонную сваю, обмотанную колючей проволокой. Хотя кисть выглядела невредимой – ни пореза, ни царапинки…

Хорин сделал ещё одну попытку, пнув Ирину в низ живота, и взвыл в голос. Таким ударом он легко ломал пятисантиметровую доску, но сейчас стопу словно стиснуло и прокрутило между двух здоровенных шестерён.

Виталий упал, неудачно, на локоть. Перевернулся на спину, держа ноющую ногу на весу.

– Ты кто, тварь?

Блондинка внезапно расплылась в восторженной улыбке, поднесла палец к губам. Тс-с-с… Потом приложила ладонь к уху, обратив слух в сторону прихожей. Хорин машинально прислушался.

Вьюнок страха, посеянный в душе несколько секунд назад, стремительно разрастался, выбрасывая новые и новые побеги, беспросветно опутывая душу. Подкормкой был скрип колёсиков тележки, неспешно катящейся по коридору…

Виталий затравленно всхлипнул. Судорожно извернулся, чтобы и блондинка, и дверной проём были на виду.

Старьевщик завёз тележку в комнату, остановился в трёх шагах от сидящего на полу человека. Виталий хотел крикнуть, но сил хватило только на срывающийся полушёпот:

– Я же тебя убил…

– Зря, – с неподдельной печалью сказал старьевщик. – У тебя ещё была возможность жить. И список удвоить, да…

– Откуда ты знаешь?!

– Я всё знаю. – Старьевщик достал из тележки моток капронового шнура, кинул его Ирине. – Пора, начинай…

Хорин не успел заметить, как блондинка оказалась рядом. Шею сильно сжало что-то, не похожее на девичьи пальцы, вздёрнуло вверх. Виталий тоненько завыл и покорно встал на ноги. Сопротивляться было бессмысленно. Хрупкая внешность Ирины обернулась ширмой, за которой таилось нечто всесильное, беспощадное, жуткое… Он не мог повернуть голову, но прекрасно слышал, как рядом лопалась кожа, влажно хрустели кости и суставы, блондинка возвращала себе подлинную сущность.

Оно бросило Хорина на диван и принялось умело опутывать шнуром. В проворных движениях было что-то паучье. Это ощущение усиливалось тем, что в каждую из рук Виталия вцепилось по одной конечности существа, а третья прижимала голову, но, чтобы вязать с такой скоростью, требовалось ещё как минимум две.

– У всего свой предел есть, – послышался голос старьевщика. – И у жизни, и у грехов… Если в сосуде – а он у каждого свой – уже у краёв плещется, есть только две возможности перелива избежать. Или остановиться, или – грех выкупить. Сначала самый старый, потом следующий… Они у меня все-е-е, никогда ничего не теряется. Только плата одна-единственная. Боль. Кто с такой ценой не соглашается, гораздо больше платит.